– Идиот, хренов! – выругался в адрес приятеля Тощий Хоут, стряхивая налипшую землю со своих штанин. – Где тебя учили так медленно копать, засранец, мать твою?! Яйца бы тебе отрезать, чертов придурок! Еще немного и нас бы заметили!
– Взял бы и сам попробовал, – возразил Нолан.
– Что?! Какого хрена, урод, ты решил, что тебе можно блеять, а?! – вынув заточку и приставив её к горлу Нолана, спросил Хоут.
Нолан закрыл глаза и послушно замолчал. Сглотнув слюну, он с паническим ужасом почувствовал, как холод металлического жала обжег ему кожу.
– Что?! Страшно?! – недобро улыбаясь и облизывая пересохшие губы, спросил Хоут. – Жить хочешь, чертов засранец?! Покончить бы с тобой, да руки не хочется пачкать о такое дерьмо! «Савок» где теперь найдем, придурок?! Руками землю рыть будешь, урод!
Ещё секунду Нолан был на волосок от смерти, но Хоут передумал. Спрятав заточку в ботинок и заправив, вывалившуюся из штанин рубаху, он, озираясь по сторонам, направился к ближайшим домам, а Нолан, потирая шею, поплёлся следом. И надо же было такому случиться, пробираясь по узким проходам между домами, парочка наткнулась на человека, а вернее, на девочку, лежавшую без чувств на земле.
– Что еще за дерьмо? Посмотри, – живая? – приказал Хоут.
Нолан боязливо приблизился и, наклонившись, прислушался.
– Дышит, – испугано выговорил он.
– Черт, что за хрень? – выругался Хоут и, сплюнув в сторону и склонившись над телом, добавил: - Она вся в крови, мать ее!
– Да, – согласился Нолан. – С такой раной, – он пальцем ткнул в плечо девочки, – ей долго не протянуть.
– Не протянуть, говоришь? – почесывая рукой щетину и что-то обдумывая, сказал Хоут. – Бери ее. Отнесем к доктору.
– Что?
– Вот дерьмо, хватай девку живо, чертов засранец! К доктору потащим!
– Хоу, она же в крови. Ты же знаешь, я ненавижу кровь…
– Бери девку, гребаный, тупой урод, а то я тебе яйца отрежу нахрен и тебе станет дурно уже от собственной вонючей крови. Бери ее на руки, я сказал! Пока дотащим, она наверняка копыта отбросит.
– Мамочка, – простонал Нолан, но приказ приятеля всё же исполнил. Он осторожно поднял девочку и последовал за Хоутом.
Шли недолго...
Доктор Роберт Гиббс жил не далеко от кладбища в большом доме на Редкросс-уэй. Дом для Гиббса был не только убежищем, но и собственной лабораторией. А что же касается его семьи, то у Гиббса ее попросту не было. Как говорится, не сложилось. Если еще в молодости факт безбрачия коробил его, то с годами он попривык к одиночеству, да и очерствел он к женской половине, оттого, что чуть ли не ежедневно расчленял женские трупы в университете, а затем в собственной лаборатории, обучая студентов. Любимой женщиной для Гиббса стала медицина. Только ей он отдавал себя бесконечно и самоотверженно, только ей он служил, как раб, постигая все новое и неизведанное.
Ночью, когда Нолан и Хоут копались в могиле, Гиббс трудился над очередным трупом. Он вырезал селезёнку и внимательно изучал её при тусклом свете газовой лампы. Неожиданный стук в дверь разозлил его и вынудил остановить исследование. Гиббс знал, что в такой поздний час пожаловать к нему могут людишки только с пошатнувшейся репутацией. Сегодня не откроешь, а завтра – смотри и окажешься без наглядного пособия. Практика студентов в его лаборатории приносила не плохой доход, поэтому, как бы сильно Гиббс не хотел открывать дверь, но упустить возможность заполучить очередной труп не входило в его планы.
Когда дверь открылась, Нолан и Хоут застыли от страха. В дверном проеме, в тусклом свете мерцающей лампы, перед ними высветился силуэт высокого мужчины с густой шевелюрой на голове, одетого в темный фартук поверх серой рубахи с закатанными по локоть рукавами.
– Ну?– спросил Гиббс. - Что уставились?
На что Хоут и Нолан не проронили ни слова.
– Что там у тебя? – спросил доктор и осветил лампой ношу в руках Нолана, а ночные визитёры молча переглянулись. – Ребенок?