Передние стрельцы поутихли, по их лицам было видно, что на них нашло раздумье. В глубине толпы тоже стали успокаиваться; на крикунов шикали, их возгласы не поддерживали. Матвеев едва заметно перевел дух. Слава богу, кажется, пронял смутьянов…
— Поговори с ними ласково, владыка, — обратился он к патриарху, — а я пойду успокою царицу.
Матвеев взошел на крыльцо и скрылся в сенях. Патриарх поднял руку с крестом, призывая к тишине, но в этот момент с крыльца раздался властный грубый окрик:
— Ступайте по домам, здесь вам делать нечего! Полно буянить, все дело разберется без вас! — Это князь Михаил Юрьевич Долгорукий решил, что настало время прибрать присмиревших стрельцов под свою начальную руку. Навалясь животом на ограду крыльца, он погрозил толпе кулаком: — Вяжите зачинщиков и ведите в Стрелецкий приказ, иначе быть вам самим на колу и под батогами!
Стрельцы разом вскипели.
— Вот, слышите, что он говорит? — вопили с разных концов толпы. — Бояре все такие, надеяться на них нечего, они доконают нас! Надо разделаться с ними, братцы!
Толпа с гиканьем повалила мимо патриарха на Красное крыльцо. Иоаким пытался остановить бегущих, но на него угрожающе наставили копья — среди стрельцов было много раскольников. Одновременно часть стрельцов вломилась во дворец с другого входа.
Рыжебородый стрелец с товарищами, все еще стоявшие на крыльце, схватили тучного Долгорукого и сбросили на площадь. Там с десяток стрельцов приняли князя на копья, но, не удержав грузного тела, опустили на землю.
— Любо ли? — гаркнул рыжебородый.
— Любо! — раздалось снизу.
Долгорукого, еще издававшего смертные хрипы, обступили, изрубили бердышами. Тут же, на Красном крыльце, убили подполковников Горюшкина и Юренева, обнаживших сабли; тела рассекли. Бояре в страхе подались в сени Грановитой палаты, но навстречу им, из внутренних покоев, уже бежала другая группа стрельцов. Они кинулись на Матвеева, который стоял рядом с Натальей Кирилловной. Князь Черкасский заслонил их обоих грудью; его повалили, изодрали на нем кафтан, однако не тронули — его не было в списке. Наталья Кирилловна, одной рукой прижимая к себе Петра, другой обвивала шею Матвеева, посеревшего, но спокойного.
— Опомнитесь! Пощадите! — кричала она. — Христом Богом заклинаю, опо…
Не слушая ее, стрельцы навалились на Матвеева, вырвали его из объятий Натальи Кирилловны и потащили на крыльцо. Увидев Матвеева, толпа взревела. Мгновение спустя его иссохшее легкое тело закачалось на копьях. Наталья Кирилловна, схватив Петра за руку, с оглушительным визгом побежала в Грановитую палату. Стрельцы шарахнулись от нее, давая дорогу.
На Красном крыльце заорали:
— Пора нам разбирать, кто нам надобен!
Стрельцы хлынули внутрь дворца, рассыпались по покоям, ища свои жертвы. Обыскивали все: царские палаты, терем, домовые церкви, заглядывали в чуланы, лазили под царевнины постели, разбрасывая перины, шарили копьями под алтарями. В мастерских сенях увидели издали стольника Федора Петровича Салтыкова, спешившего укрыться во внутренней церкви. Приняв его за Ивана Нарышкина, накинулись, стали рвать на части; обезумевший от испуга стольник онемел, не смог даже вымолвить собственного имени. Его тело выбросили из окна. Внизу его опознали и отнесли к старику Салтыкову, с извинением за ошибку. «Воля Божия», — едва выдавил из себя перепуганный отец помертвевшими губами; по требованию стрельцов, в знак прощения, он поднес им вина и пива.
В церкви Воскресения на Сенях толпа стрельцов поймала придворного карлу Хомяка. Занесли над ним бердыши:
— Говори, где спрятались Нарышкины?
Хомяк молча кивнул им на престол в алтаре. Стрельцы обступили его.
— Кто там? Вылезай, собачий сын!
Из-под престола послышалось жалобное всхлипывание. Стрельцы за волосы вытащили прятавшегося там человека. Это был Афанасий Нарышкин, брат царицы. Убили — и в окно.
Между Патриаршим двором и Чудовым монастырем против Посольского приказа выловили князя Григория Григорьевича Ромодановского. Потащили за бороду к Разряду. «Вспомни, как томил нас голодом и холодом в Чигиринском походе!» Там подняли на копья и изрубили.
Кого не нашли в Кремле, пошли искать в городе. В доме думного дьяка Василия Ларионова нашли каракатицу, которую хозяин держал из любопытства. «А, — решили, — вот этой-то змеей и отравили царя Федора Алексеевича!» Убили дьяка и отца его — за то, что знал про змею и не донес.
Мертвые тела, пронзенные копьями, волочили за ноги на Лобное место. Кричали: