Василий Васильевич приподнялся на локте, бледный, землистый…
– Ты не врешь, поп? (Сильвестр потряс наперсным крестом.) Про что говоришь-то?
– Давно мы ждали этого гороскопа, – повторил Медведев до того странно, что у Василия Васильевича лихорадка морозом подрала по хребту. Шакловитый вскочил, загремев серебряными цепочками, подхватил саблю и шапку под мышку.
– Поздно будет, Василий Васильевич… Смотри – торчать нашим головам на кольях… Медлишь, робеешь, – и нам руки связал…
Закрывая глаза, Василий Васильевич проговорил:
– Я вам руки не связываю…
Больше от него не добились ни слова. Шакловитый ушел, за окном было слышно, – бешено пустил коня в ворота. Медведев, подсев к изголовью, заговорил о патриархе Иоакиме: двуличен-де, глуп, слаб. Когда его в ризнице одевают, – митрополиты его толкают, вслед кукиши показывают забавы ради. Надо патриарха молодого, ученого, чтобы Церковь цвела в веселье, как вертоград…
– Твою б, князь, корону увила б тем виноградом божественным. (Щекотал ухо сандаловой, розовым маслом напитанной бородой…) Скажем, я, – нет и нет, не отказался бы от ризы патриаршей… Процвели бы… Васька Силин, провидец, глядел с колокольни Ивана Великого на солнце в щель между пальцами и все сие увидал на солнце в знаках… Ты с Силиным поговори… А что про Иоакима, – так ему каждую субботу четыре ведра карасей возят тайно из Преображенского… И он принимает…
Ушел и Медведев. Тогда Василий Васильевич раскрыл сухие глаза. Прислушался. За дверью похрапывал князев постельничий. На дворе по плитам шагали караульные. Взяв свечу, Василий Васильевич открыл за пологом кровати потайную дверцу и начал спускаться по крутой лесенке. Лихорадка трогала ознобом, мысли мешались. Останавливался, поднимал над головой свечу, со страхом глядел вниз, в тьму…
«Отказаться от великих замыслов, уехать в вотчины? Пусть минует смута, пусть без него перегрызутся, перебесятся… Ну а срам, а бесчестье? То полки водил, скажут, теперь гусей пасет, князь-та, Василий-та… (Дрожала свеча в похолодевшей руке.) За корону хватался, – кур щупает… (Стукнув зубами, сбегал на несколько ступеней.) Что ж это такое, – остается: как хочет Софья, Шакловитый, Милославские?.. Убить! Не его, так – он? А ну как не одолеем? Темное дело, неизвестное дело, неверное дело… Господи, просвети… (Крестится, прислонясь к кирпичной стене.) Заболеть бы горячкой на это время…»
Спустившись, Василий Васильевич с трудом отодвинул железный засов и вошел в сводчатое подполье, где в углу на кошме лежал колдун Васька Силин, прикованный цепью за ногу…
– Боярин, милостивый, за что ты меня?.. Да уж я, кажется…
– Встань…
Василий Васильевич поставил свечу на пол, плотнее запахнул тулупчик. На днях он приказал взять Ваську Силина, жившего на дворе у Медведева, и посадить на цепь: Васька стал болтать лишнее про то, что берут у него сильненькие люди зелье для прилюбления и пользуют тем зельем наверху того, про кого и сказать страшно, и за это ему дадут на Москве двор и пожалуют гулять безденежно…
– На солнце глядел? – спросил Василий Васильевич.
Васька, бормоча, повалился в ноги, жадно чмокнул в двух местах земляной пол под ногами князя. Опять встал, – низенький, коренастый, с медвежьим носом, лысый, – от переносья густые брови взлетели наискось до курчавых волос над ушами, глубоко засевшие глаза горели неистовым озорством.
– Раненько утром водили меня на колокольню, да в другой раз – в самый полдень. Что видел, не утаю…
– Сумнительно, – проговорил Василий Васильевич, – светило небесное, какие же на нем знаки? Врешь ты…
– Знаки, знаки… Мы привычные сквозь пальцы глядеть, и это вроде как пророчество из меня является, гляжу, как в книгу… Конечно, другие и в квасной гуще видят, и в решето против месяца… Умеючи – отчего же… Ах, батюшка. – Васька Силин вдруг сопнул медвежьим носом, раскачиваясь, пронзительно стал глядеть на князя. – Ах, милостивец… Все видел, все знаю… Стоит один царь, длинен, темен, и венец на нем на спине мотается… Другой царь – светел… ах, сказать страшно… три свечи у него в головке… А промеж царей – двое, сцепились и колесом так и ходят, так и ходят, будто муж и жена. И оба в венцах, и солнце промеж них так и жжет…
– Не понимаю, – чего городишь. – Василий Васильевич, подняв свечу, попятился.
– Все по-твоему сбудется… Ничего не бойся… Стой крепко… А травки мои подсыпай, подсыпай, – вернее будет… Не давай девке покою, горячи ее, горячи… (Василий Васильевич был уже у дверей.) Милостивец, цепь-то вели снять с меня… (Он рванулся, как цепной кобель.) Батюшка, пищи вели прислать, со вчерашнего не евши…