Крадусь как тать — за пояс заткнул большой скальпель, похожий на кухонный тесак, в правой руке — дубинка. Перед уходом хорошенько хлебнул безвкусной белой кашицы, которую собирались впихнуть в мой желудок. Невкусно, но наверное сытно. По крайней мере Керд заверял, что эта дрянь абсолютно безопасна и мне очень полезна. «Зуб даю!» — что-то типа такого он сказал. Можно перевести именно так.
Хоть бы уж никто не вышел навстречу! Хоть бы никого не было!
Нет, я все-таки невезучий. Не любит меня бог. Постоянно сует туда, куда мне не нужно попадать. Ну вот почему именно в этот момент проклятая девка задумала выйти?! И главное — ЗАЧЕМ?! В сортир?! Так знатные господа гадят в горшок! Нагадила, накрыла крышечкой, и спи спокойно дальше! Мечтай о парнях и бриллиантах! Так нет же — прется посреди ночи, почесывая в паху, как какой-то грузчик! И ведь видно все хорошо, как на ладони — эти сволочи светильники в коридоре не выключили! Ну что за перевод магической энергии?! Что за расточительность?
Картина просто таки врезалась мне в мозг: девица лет семнадцати, красивая, грудастая, и практически голая — кроме прозрачной ночнушки, едва прикрывающей срам. И этот самый срам она задумчиво чешет, зевая и шлепая по коридору в каких-то дурацких розовых меховых шлепанцах. Может к мужику бегала, и теперь возвращается в свою комнату? А что — возраст самый тот чтобы усиленно думать о мужиках. Здесь ведь совершеннолетие наступает в пятнадцать лет!
Да какая разница, куда и зачем она шла. Шла, и выскочил я из кабинета прямиком на нее. Девица застыла на месте, вытаращив глаза, а потом завопила так, что на ее вопли должны были сбежаться все стражники имперской столицы! Я давно не слышал такого громкого, яростного визга. Как сказал бы Роберт Локамп: «Этот младенец на самом деле необычайное дитя, его легкие наверное достают до бедер, иначе никак не объяснить такую невероятную звучность его голоса»
Я бросился бежать по коридору, хотя бегом назвать мое передвижение можно было только с большой натяжкой. Я хромал, ковылял, с трудом тащил свою едва сгибающуюся ногу, и скоро обнаружил, что колено начинает болеть все больше и больше, причиняя мне острую мучительную боль. Не предназначено оно сейчас для быстрого передвижения.
А потом мне навстречу вышел сам хозяин дома. Выскочил откуда-то из боковой двери — заспанный, одетый в шелковую пижаму — эдакий дедушка Мороз — белая борода, белые, пышные волосы. Он выглядел очень импозантно, очень благообразно — так и ждешь от такого типа, что он сейчас скажет: «Хо-хо-хо! А расскажи-ка мне мальчик стишок! И я дам тебе подарок!» Я сразу узнал его по описанию, данному мне Кердом. Трудно ошибиться, когда увидишь такого персонажа.
Злодеи редко выглядят, как злодеи. Ну вот кто мог подумать на Чикатило, что он такая мразь? Или тот говнюк из Ростовской области, что вешал детей и снимал это на камеру — да кто мог даже в самых дурных мыслях подумать на этого хорошего человека?! Депутата и учителя! И вот этот — доктор, который убил десятки несчастных рабов, и не только рабов — разве он выглядит троглодитом-людоедом?
Я не раздумывал ни секунды — поднял над головой дубинку, как самурай свой меч и бросился на «славного дедушку». Уйду я, или не уйду на волю — но башку ему точно размозжу! Отомщу за всех несчастных жертв, замученных этой тварью!
И замер, не в силах сделать ни единого шага. Парализовало! У меня даже глаза перестали двигаться. А «дедушка» подошел, с искренним любопытством во взгляде осмотрел меня с ног до головы, а затем тихо и едва слышно хихикнул.
А после на меня накатила боль. Дикая, выворачивающая внутренности, ужасная боль! Паралич закончился, я упал на пол и меня начало корежить в судорогах, пробегающих по телу волнами, и приносящих все новые и новые приступы боли. Меня вырвало на пол, все то, что я недавно выпил оказалось снаружи. А потом и то, что оставалось — желчь, слизь и что-то красное, пахнущее алкоголем.
Как сквозь вату я услышал слова Велура:
— Вино?! Ах сволочи! Ну, я им задам! Идиоты! Паразиты на моем слабом теле! А ты, придурок, запоминай: ты не можешь от меня убежать, так как это причинит мне вред. А задумав причинить мне вред, ты получишь вот такую боль. Ты не можешь даже подумать о том, чтобы причинить мне вред, физически, или каким-то другим способом — в противном случае ты получишь такую боль. И ты не можешь не исполнить мои приказания — не исполняя, ты нанесешь мне вред, и значит, получишь боль. А теперь вставай и шагай за мной в лабораторию. Нам с тобой много о чем надо поговорить… И с этими козлами безрогими есть о чем поговорить! Надеюсь, ты их не убил. Я был бы этим разочарован. Хочу их как следует наказать — самолично.