Однако итог затянувшейся реализации задуманного 1696–1697 годов был разочаровывающим. Корабли были построены, но построены плохо. Новая программа тормозилась (это было типично для молодого Петра) детальным рассмотрением вариантов и бесплодными спорами, как бы она сработала да как бы ее использовать для создания того флота, который хотелось иметь. Из-за бегства рабочих работа часто продвигалась с трудом: в июле 1698 года были отданы приказы окружить Воронеж и его верфи солдатами, чтобы ни русские рабочие, ни иностранные специалисты не могли покинуть их без официального разрешения[16]. Споры между различными группами иностранных экспертов тормозили и портили дело. Управление было совершенно неэффективным. В результате корабли строились с нарушением пропорций и с хрупкой конструкцией, которая долго не выдерживала и судна часто в большей или меньшей степени оказывались не пригодными к использованию на море даже при спуске их на воду. К пятидесяти двум построенным в 1696 году добавились в 1698 году еще двадцать пять, но это мало что меняло, поскольку большинство кораблей из первой группы были неудовлетворительны: сам царь думал о них как о «скорее подходящих для несения торгового бремени, чем для несения военной службы». В начале 1701 года не менее десяти из спущенных на воду всего год или два назад судов подлежали переделке или ремонту.
Одной из причин плохого управления программой было отсутствие Петра в России. В марте 1697 года он покинул страну и не возвращался до сентября 1698 года. Все эти восемнадцать месяцев он переезжал через Курляндию и Бранденбург в Голландскую Республику, затем в Англию и, на обратном пути, в Вену. Он не видел Франции и был вынужден отказаться от запланированного визита в Италию. Но даже без этих важных исключений он познакомился с наиболее развитыми регионами Европы. Официально он путешествовал просто как «Петр Михайлов», член Великого посольства, формальным руководителем которого был Лефорт. Это легко раскрываемое инкогнито никого не могло обмануть; но оно заботливо охранялось во время всей поездки. Оно отражало глубокую веру Петра в то, что реальную ценность в мире представляет только внутреннее богатство человека, состоящее из его знаний, энергии и народного духа, а не титулы, церемонии или внешний вид. Чувство, которое заставляло его раньше нести службу в чине сержанта-артиллериста и работать корабельным плотником, теперь запрещало ему путешествовать за границу в образе царя. Поездка наглядно показала его презрение к традициям и церемониям, а заодно и острое, хотя и несколько поверхностное, любопытство к современному миру. Ни один русский правитель никогда прежде не выезжал за границу; и, за исключением небольшого количества дипломатов и торговцев, очень мало русских независимо от звания и сословия путешествовало за границу. Теперь в Петре видели человека, ломающего все барьеры, которые до сих пор отделяли его страну от остальной Европы.