Хотя он мог быть очень жесток в обращении с открытым мятежом (после стрельцов, приговоренных к смерти в 1698–1699 годах, 320 астраханских мятежников были казнены в 1706), Петр, вообще, не одобрял смертную казнь за политическое преступление. Он предпочитал вместо этого различные формы бития и ссылки. Из 507 случаев, подробно расследованных Преображенским приказом в 1697–1708 годах, только 48 закончились смертью обвиненных[143] (хотя, по общему признанию, большинство этих случаев были тривиальным результатом просто пьяных разговоров или преступного намерения). С 1707 года и далее женщин, духовных лиц и старых людей чаще ссылали в монастыри в отдаленные части России, чем в Сибирь; хотя судьба человека, приговоренного к ссылке на каторжные работы в Азов или Таганрог, была не менее жалкой. Однако методы, которыми расследовался заговор, реальный или предполагаемый, или даже простые «непристойные беседы», служат красноречивой иллюстрацией более жесткой стороны автократии Петра. Из 365 человек, допрошенных в Преображенском приказе в связи с восстанием в Астрахани, 45 умерло в результате пыток, которые им пришлось перенести. Индивидуальные дела поясняют это даже лучше, чем цифры такого рода. Так, когда в 1699 году член одного из стрелецких полков, по имени Волох, был обвинен в том, что говорил оскорбительные слова о царе, а двумя годами ранее будто бы обмолвился, что стрельцы хотели убить царя в Азове, его жена, вызванная как свидетель, подверглась пыткам не менее пяти раз. На разных допросах она получила двадцать, пятнадцать, двадцать четыре и снова пятнадцать ударов кнутом, а в последнем случае была еще и помещена в огонь. И обвинитель, и защищающийся подверглись пыткам, но поскольку ни один из них не изменил своих свидетельских показаний (жена Марфа отрицала, что ее муж говорил вменяемые ему слова), весь процесс был повторен в январе 1701 года. В 1704 году дело было опять в рассмотрении и все трое подверглись пыткам еще раз. Заключительный результат не известен[144].
Высшая иллюстрация как силы, так и расширения консервативной оппозиции Петру и жестокости, с которой она была сокрушена, является трагическая история царевича Алексея. Рожденный в феврале 1690 года, он был единственным выжившим сыном Петра от Евдокии Лопухиной (его младший брат, Александр, умер в младенчестве). В возрасте чуть больше восьми лет он был навсегда отдален от своей матери (факт, который мог весьма глубоко повлиять на всю его трагическую жизнь) и воспитан любимой сестрой Петра, Натальей. С самого начала царь решил, что его сын должен играть активную роль в большой работе по переменам и модернизации, которую он вел в России. В 1698–1699 годах он решил послать ребенка к одному из немецких дворов для получения образования, хотя идея эта по причинам, которые остаются все еще неясными, была скоро оставлена. С лета 1701 года и далее немецкие наставники — Мартин Нойгебауэр и Генрих Хьюссен — подвергли Алексея обширному курсу наставления в языках, географии, математике, военных упражнениях, танцах и других предметах. Это обучение было явно основано на образовании, обычном для рыцарских академий того времени в немецком мире. Царевич, даже в этом раннем возрасте, находил занятия такого рода весьма неподходящими. Раннее влияние матери, его очень ограниченный контакт со своим отцом, и прежде всего его собственные вкусы и симпатии, сделали Алексея полностью равнодушным к амбициям Петра. Его глубоко привлекали церковь и традиционные обряды. Иконы, одеяния, проявления благочестия имели для него, как почти для всех русских, глубокое значение. С детства он был усерден в отправлении церковной службы и скрупулезен в соблюдении постов, а иметь священников у себя или в пределах легкой досягаемости стало для него почти потребностью.