Поскольку речь идет о космическом Змее, образ которого, как показал О. Альмгрен, представлен на петроглифах Скандинавии и па знаменитых бронзовых бритвах той же эпохи вместе с его противником — антропоморфным божеством, драконоборцем Тором, вооруженным своим молотом, которым Тор в мифе отрубает голову Змея, нельзя не вспомнить и'свидетельство о культе змеи, отраженном в орнаментике бронзовых изделий сеймипской культуры. Так, па одном из роскошных кинжалов, изображение которого опубликовано еще в капитальной монографии В. А. Городцова, па рукояти имеется змея, показанная вполне отчетливо. Образ змеи представлен и на уникальном бронзовом навершии, знаке вождя, обнаруженном нами в Шиворском могильнике на Апгаре60. Погребение, в котором найдено это навершие, принадлежит шиверскому этапу бронзового века на Ангаре, т. е. непосредственно следует за глаз-ковскими памятниками и в какой-то мерс может быть синхронно карасук-ским памятникам Минусинской котловины, а следовательно, близко по времени и к самусьской культуре иа Оби, к сейминско-турбинским па-мятникам Западной Сибири и Приуралья.
Сейминский кинжал с изображением змеи замечателен тем, что па нем есть скульптурное навершие в виде головы лося. Так, снова, на этот раз на образцах художественной бронзы сеймипско-турбинского цикла, обнаруживается тот же семантический комплекс, что и на петроглифах Байкала: образ змеи и оленя или лося. При этом на одном и том же предмете.
Приводом еще один пример возможных связей байкальских петроглифов со скандинавскими. На петроглифах Скандинавии видную роль играет дерево. Это «майское дерево» весенних'обрядов в честь богов пло-
дородия, мировое дерево скандинавской мифологии66. Оно напоминает о дереве, на которое в наскальных изображениях бухты Саган-Заба взбирается рогатый человечек-шаман.
При взгляде на этот байкальский рисунок снова обнаруживаешь неожиданно детальные параллели между ним и петроглифами Скандинавии. На большой композиции в Медбо (Брастад) показано дерево, у вершины которого помещаются две фигуры — одна похожая на птицу, другая —антропоморфная. На втором рисунке, из Танума, на вершине дерева изображена стоящая в рост и поднявшая руки вверх антропоморфная фигура67.
Есть и еще один сюжет, одна заслуживающая внимания деталь в наскальных изображениях ранней группы Саган-Заба — оружие в виде молота или секиры в руках одной из важнейших ее антропоморфных фигур. Молот был непременным аксессуаром изображений бога-громовика скандинавской языческой мифологии, одного из ведущих ее персонажей, едва ли не самого популярного и чтимого божества — Донара, Тора. Молот, по его сходству с мужским производительным органом, олицетворяет мужскую производительную силу, творческую потенцию Тора68.
Молот, как символ Тора, бога-громовик и вместе с тем бога-оплодотворителя, изображался, как полагают исследователи скандинавских петроглифов, и па этих наскальных рисунках. Бог Один или Вотан выступает, по их мнению, в петроглифах со щитом, а Тор —с молотом. Вполне возможно, что таково же значение молота или секиры в руках саган-за-бинского шамана-божества. Не исключено, что в этом образе до Байкала дошли отзвуки скандинавского мифа о божестве-громе, о насильнике-производителе. Следы этого мифа отмечены и в фольклоре сибирских народов. Так, в якутском мифе, опубликованном А. Е. Кулаковским, таково значение образа «Сына Неба», Халлан-Уола, тоже олицетворяющего неистовую производительную силу и наделенного связью с небом, как Тор в скандинавских мифах.
Мызарсгистрировали, как показано выше, ряд интересных совпадений в искусстве наскальных изображений Запада и Востока: Сибири и Скандинавии — с одной стороны, Скандинавии и Карелии — с другой. Эти примеры совпадений между петроглифами байкальского побережья и наскальными изображениями, обнаруженными далеко к западу от Байкала, взятые в целом, показывают, что сходство здесь выходит за пределы простых случайных совпадений.