Что касается культурно-исторического места этой группы сахюртинских рисунков, ее связей с культурами соседних стран и происхождения, то по стилю и по содержанию рисунков она находит аналогии в обширном комплексе наскальных изображений степных и лесостепных районов Забайкалья, а также Северной Монголии. Таковы многочисленные изоб-ражения на монументальных «оленных камнях» и на соответствующих им по стилю наскальных изображениях благородных оленей, маралов.
Благородный олень — излюбленный сюжет стенного искусства скифского мира от Дуная до Хингана. Священный солнечный олень саков и скифов, по мнению В. И. Абаева, — их древний тотем. Характерные для древнего искусства этих областей Азии фигуры лошадей и благородных оленей стилизованы одинаковым образом, в духе так называемого «скифо-сибирского звериного стиля». Истоки последнего уходят в средний бронзовый век Южной Сибири и Центральной Азии, в то время когда в Минусинской котловине развивается карасукская культура с ее оригинальной художественной бронзой, а наибольшего расцвета этот стиль достигает в I тыс. до н. э. у пазырыкских племен Алтая и их современников в Центральной Азии. Последние отзвуки этого стиля обнаруживаются у хунпов, в том числе в «Ордосских бронзах». В этих широких хронологических рамках I тыс. до н. э. должны найти свое место и сахюртинские наскальные рисунки рассматриваемой группы.
Наибольшая близость этой группы изображений животных с горы Сахюртэ прослеживается, однако, с наскальными рисунками, выполненными не в технике выбивания, а нарисованными красной краской, с писаницами «селспгинской группы». Об этом свидетельствует наличие контурной фигуры оленя, как бы выполненной полосами краски, а также рисунок барса, как будто тоже полностью перенесенный в новой технике с нарин-хундуйской писаной скалы. Кроме того, даже при всей склонности мастера сахюртинской писаницы к декоративной трактовке оленьих фигур заметны и существенные отличия в степени развития этой тенденции, а следовательно, и в самом духе его творчества.
Если в стенном искусстве фигура оленя со временем приобретает все более «рафинированный» облик, подчеркнуто изящную и даже приторно манерную трактовку, то здесь по-прежнему в какой-то мере сохраняется реалистическая живость, простота, изначально свойственные лесному искусству охотничьих племен Сибири.
Об этом свидетельствует такая броская особенность в изображении оленьих фигур, как передача формы головы этих зверей. В результате далеко зашедшей стилизации головы оленей на «оленных камнях» превращаются в птичьи головы с длинным, широко раскрытым клювом, почему еще А. К. Кузнецов назвал этих оленей «пигалицами». На рисунках горы Сахюртэ оленьи головы неизменно сохраняют во всех случаях свои реальные формы. Нет на сахюртинских рисунках и таких причудливо стилизованных завитками оленьих рогов, какие характерны для «оленных камней». Рога на сахюртинских писаницах оформлены скупее и сдержаннее.
В петроглифах Байкала нет ничего похожего и на «борьбу зверей», на «свергнутого хищника», а также на такой специфический декоративный прием степного искусства, как перекрученные или вывернутые тела животных, как нет этих приемов и на «оленных камнях» Забайкалья и Монголии.
Живой источник архаического таежного реализма, следовательно, продолжал самостоятельно существовать на Байкале в то время, когда в степях за Байкалом и в Монголии развивается орнаментализующее искусство поздних «оленных камней» и одновременных им писаниц Центральной Азии.
Иа сахюртинских рисунках, таким образом, прослеживается сочетание двух традиций: древней, лесной, со степной центральноазиатской. Это вполние объясняется самим местонахождением на берегу Байкала, на границе двух природных зон Азиатского материка: сибирской тайги и лесостепей и степей Забайкалья и Монголии. Здесь издавна встречались культуры таежных и степных племен.
■ Сложность культурного синтеза, представленного стилевыми чертами и семантикой сахюртинских петроглифов, этим, конечно, не ограничивается. В них представлен, должно быть, еще один элемент, о чем свидетельствует уже отмеченный рисунок, изображающий стрелка и змею.
Если ранее о нем говорилось, как о свидетельстве перемен в социальном укладе древнего населения Прибайкалья и соответственно в его мировоззрении, то в данном контексте он важен и как индикатор культурных связей, ориентированных в определенном направлении, не на Восток, а па Запад.