Словом, это время — начальный этап бронзового века в лесной полосе Евразии, в том числе и в Восточной Сибири — было отмечено рез-
ким расширением кругозора их населения, а также большими сдвигами в его мировоззрении.
Попытка разобраться в идейном содержании петроглифов бухты Саган-Заба привела также и к другим неожиданностям. Первый ^.акой факт, который мог показаться сначала необъяснимым, — невероятная, на первый взгляд, по силе устойчивость шаманской традиции на Байкале. Таковы поразительные аналогии между мертвыми археологическими памятниками и живыми фольклорными традициями, между наскальными рисунками и шамапскими обрядами, шаманской идеологией бурятских племен.
В рисунках па скалах отчетливо обнаруживаются прежде всего внешние, а потому и наиболее наглядные проявления шаманизма, характерные черты того шаманского ритуала, какой известен по этнографическим материалам XIX—XX вв. Такие, например, как рогатые головные уборы, связанные в истоках с тотемическими в основе представлениями о шаманах как перевоплощепцах рогатых духов, полулюдей, полузверей. На петроглифах в бухте Ая имеется изображение «скелета», тоже характерного для шаманских костюмов. Сюда же относятся бубны —самый важный элемент культового шаманского инвентаря, главное орудие и «производственный инструмент» шамана.
Помимо этих общих для сибирского шаманства элементов на байкальских петроглифах имеются и еще более удивительные, чисто бурятские, черты. Их в свое время увидел и отметил в работах лучший знаток бурятского шаманства М. II. Хапгалов. Это совпадение петроглифов с бурятскими шаманскими иконами, опгоиами.
Совпадают, как верно отметил М. Н. Хангалов, общая композиция изображений на оптонах и петроглифах: «иконостасы» из антропоморфных фигур на скалах и такие же группы-ряды человечков-духов на оигонах; трактовка самих фигур: треугольное туловище, подогнутые ноги, рога на голове. Как и на шаманских онгонах, антропоморфные фигуры петроглифов ведут свой бесконечный хоровод, иногда, взявшись за руки, танцуют иа скалах свой ритуальный танец-заклинание. Так же антроморфные фигуры дополняются на петроглифах изображениями животных, в том числе представителями, преисподней — змеями и посланцами неба — птицами.
На этом фоне особый интерес приобретают этногенетические шаманские легенды о происхождении отдельных бурятских родов. Бурятские шаманы донесли до нас не только свою начальную этногенетическую сагу о предке эхиритов — налиме Эхирите. На скалах в бухте Саган-Заба сохранились также изображения лебедей. И эти рисунки тоже явственно «перекликаются» с мотивом лебедя-прародительницы в генеалогической
легенде хоринских бурят. Одним словом, в байкальских наскальных рисунках бронзового века обнаруживаются какие-то глубинные истоки тех явлений, которые входят в самобытную основу местной, а именно бурятской, этнографической культуры, известной нам по материалам XIX — XX вв.
Отсюда следует исключительно важный для истории Прибайкалья и в особенности для этногенеза бурятского народа вывод об устойчивости коренного населения этих районов, о непрерывной передаче в нем определенных этнографических традиций. К такому выводу, впрочем, исследователи культуры и происхождения бурятского народа приходили уже не раз. Становление бурятской народности как этнографического целого шло сложными путями: па древнюю этническую основу и древнюю таежную культуру, уходящих корнями не только в бронзовый, но и в каменный век, наслоились со временем новые элементы — степные, связанные сначала с тюрко-, а затем я с монголоязычными группами, которые влились в состав аборигепного населения.
Однако анализ наскальных изображений показывает не менее убедительно и отчетливо и другую сторону этих явлений. Самобытность и локальное своеобразие культуры вовсе не снимают проблему культурных связей, взаимовлияния и взаимного обогащения культур не только соседних, но иногда и очень отдаленных областей.
Так случилось и в бронзовом веке тайги Прибайкалья, к которому относятся байкальские петроглифы. Как показало выше, рисунки на скалах байкальского побережья повествуют о контактах оставивших их древних племен II — начала I тыс. до н. э. не только с соседними забайкальскими степями и Монголией, но и с Западом. Притом не только с долиной р. Лены (Шишкино), ио и с долиной Оби, а также еще дальше —с Карелией, Прибалтикой, вплоть до Скандинавского полуострова!