— Давай, в работу включайся. — прошепелявил знакомый ему заяц и длинными прыжками ускакал прочь.
Василий, переминаясь с ноги на ногу не знал, как ему поступить.
— Товарищ, вы совсем окоченели. — услышал он голос справа от себя. Повернувшись, он увидел кто к нему обращается.
Невысоких худой мужичок. На плешивой голове надета не по размеру маленькая ушанка. Одет в тулуп и валенки.
— Товарищ. Вы синий совсем. — продолжил разговор незнакомец. — Вот возьмите.
И он снял с себя тулуп. Василий схватил предложенную одежду и тут же закутался в тулуп. Немного согревшись, он сообразил, что до сих пор сжимает в руке пустую бутылку.
— Вот зараза. Всё из-за тебя.
И, размахнувшись, он швырнул её вдаль.
— Товарищ. Так делать нельзя. Они не простят.
— Кто? Да что здесь происходит? — начал вскипать Василий. — Вот вы кто? Дворник?
— Нет. Помилуйте. Какой я дворник. — махнул рукой мужичек. — Я преподаватель. Профессор филологии в МГУ.
Василий недоумённо уставился на собеседника.
— Мы все здесь по одной причине – алкоголизм батенька. — произнёс профессор.
— Вот такие дела. — Вздохнул он.
— Бред! Фарс. Это розыгрыш. Не верю!
— Молодой человек, не утруждайтесь. Лучше работайте.
— Вот. — и профессор протянул ему лопату.
— Да пошёл ты, тоже мне интеллигентный алкаш.
— Зря вы так. Нехорошо. — замотал головой филолог.
— Почему не работаем? Почему снег не гребём? — К ним подскочили двое зайцев. Похожие на того, первого. Только зубы целые.
— А, ну пошли отсюда ушастые! — страшно закричал Василий и угрожающи поднял лопату.
Мелькнуло что-то серое и Василий почувствовал резкую боль в солнечном сплетении. Дыхание перехватилась, и он согнулся пополам. Сокрушительный удар обрушился по затылку. Он и свалил Василия на снег. Дальше зайцы били лежащего прораба лапами, обутыми в большие валенки.
Метрах в десяти стояли угрюмые мужики и не вмешивались. Некоторые опустили орудия труда и, скрутив самокрутки, закурили. Другие бросили тачки и наслаждались неожиданным отдыхом. Сознание услужливо покинуло многострадальную голову Василия. Свет погас и наступила мгла.
Очнувшись, Василий ощутил тепло. С трудом открыв один глаз, второй открываться не пожелал, он осмотрелся. Оказывается, лежит он на деревянной лавке в каком-то бараке. Рядом находятся одинаковые двухъярусные нары. На них потрёпанные мужики. Некоторые молча курят. Слышатся хрипы, кашель. В воздухе витают ароматы давно нестираных портянок.
— Очнулись? Вот и славно.
Василий повернул голову на голос. Рядом сидит знакомый ему филолог, но без шапки. Он улыбается щербатым ртом.
— Я вот вам обувку вам справил. — с улыбкой произнёс он и протянул прорабу сильно поношенные сапоги с порванным голенищем.
— Где я? — трогая опухший глаз, спросил Василий.
— Рабочий барак. Кстати, я профессор Станислав Петрович, а вы?
— Василий, прораб.
— Очень приятно с вами познакомиться. Вам, наверное, интересно, где вы и как здесь оказались?
— Да, хотелось бы. Василий попытался приподняться, но тут же острой болью пронзило поясницу.
Василий ругнулся матом и упал на твёрдую поверхность скамьи.
— Не надо, они этого не любят.
— Кто? — морщась и поглаживая поясницу, спросил Василий.
— Зайцы. — последовал ответ.
— Да кто они такие?
— Видите ли, Василий, — начал филолог. — Когда человек сильно пьёт, к нему приходит так называемая белая горячка. «Белочка». Но в нашем случае всё иначе. Я думаю, это некая другая реальность. Место по исправлению сильно пьющих индивидуумов, вроде нас с вами.
Василий фыркнул. Но его тут же прервал профессор.
— Не стоит смеяться, молодой человек. Я здесь уже третий раз.
— Это как?
— Видите ли, я преподаю. Предмет сложный на экзаменах студенты преподносят мне презенты. А я, понимаете характером слаб. — и профессор развёл руками. — Сперва я также возмущался, буянил, а затем обвыкся и ничего. Выпустили.
— Как это? — не обращая на боль в спине, приподнялся на локтях прораб.
— Если ты осознаёшь свою никчёмность и решаешься завязать с пагубной привычкой, то тебя отпускают. У них ящик такой есть. Открывают его и тебя туда засовывают.
— И? —жадно спросил Василий.
— И ты оказываешься ровно в то же время и в том же месте, откуда пропал. Вот только с переменой в душе.
— А вы как три раза? — не унимался прораб.