— Я слаб. Организм сильно ослаблен алкоголем. Вот и не сдерживаюсь. Во второй раз страшно было. К белкам попал.
— К белкам? — у Василия непроизвольно расплылся в улыбке рот, и он засмеялся.
— Не смешно, Василий, а очень страшно и больно. Там вообще ад.
— Еда, жрачка, хавать! — разнеслось по бараку.
— О, еда. Вы лежите, я сбегаю. — и профессор, вскочив, растворился в людском потоке.
Появился он спустя полчаса. В руках держал две железные миски.
— Держите. — и он со счастливой улыбкой протянул миску Василию.
Василий молча взял предложенную еду и взглянул на содержимое. В миске находилась неприятная субстанция, отдалённо напоминающая кашу, цвета детской неожиданности. Он недоумённо посмотрел на Петровича. Тот быстро уплетал свою порцию алюминиевой ложкой. Василию стало муторно. К горлу подкатил неприятный комок.
— Что это?
— Каша. Морковная. Со специями. — облизывая ложку выдал ответ филолог. — А вы почему не едите?
— Аппетита нет. — и Василий протянул свою порцию Петровичу.
— Мне? — жалостным, голосом спросил филолог.
И получив кроткий кивок головой быстро схватил миску и принялся поглощать содержимое.
Василий смотрел на филолога, на быстро мелькающую ложку и думал о доме: «Как там его супруга? Как дела на стройке? Эх задвижки импортные на улице остались. Дождь обещали. А бригадир, Михалыч про них поди забыл? И телефона нет предупредить». Ему стало тоскливо. Хотелось поднять голову кверху и завыть. Василий посмотрел на потолок. Грубые доски. Щели, паутина. На свисающей паутинке болтался сухой трупик мухи. На Василия нахлынули воспоминания. Он понял, что бессмысленно прожигал жизнь. Топил ее в хмельном тумане. Ругался с женой после банкетов. Поздно возвращался домой. А теперь он тут, под охраной рослых зайцев. Василий молча уставился в угол. Из его карих глаз медленно скатилась скупая мужская слеза.
— Вы батенька поспите. Оно и отпустит. — услышал он ласковый голос филолога.
Василий молча опустился на подушку, набитую сеном, и провалился в глубокий сон без сновидений. Больше похожий на глубокий обморок.
Наступило утро. Дверь барака открылась, и зайцы погнали людей на уборку снега. Василий крепко спал. Он завернулся в тулуп и поджал ноги под себя. Ни криков, ни шума он не слышал. Проснулся прораб от грубых толчков вбок. С трудом разлепив глаза, Василий увидел перед собой улыбающегося Петровича. Но голове малоразмерная шапка, а на худых плечах накинута почти новая фуфайка. Размер явно великоват. В незамысловатый гардероб уместились бы как минимум два Петровича. Но он не замечал этого. Лицо светилось от счастья.
— Ты чего такой весёлый. — закрыв глаза спросил Василий.
— Новый день настал, я живой. И одёжу новую приобрёл.
— Молодец. — засыпая ответил Василий.
— Вась, вставай. Побудка работать пора.
— Чтоб этих зайцев волки съели. — пробормотал Василий и, сел на лавку.
К ним подскакал рослый заяц.
— Бездельники, прожигатели, никчёмные дети Адама. А, ну встали и бегом на уборку снега!
— Идём, бежим. — согласился с ним Петрович.
— Давайте, не будем гневить власть. — обратился он к Василию и помог ему подняться.
— А ты. — и рослый заяц указал варежкой на прораба — за мной.
— Да помилуйте, гражданин начальник. — взмолился Петрович, — мы работать идём. Двойную норму справим.
— Двойною это хорошо. — расплылся в улыбке заяц. — Ты иди работай, родной.
— А ты. — и он повернулся к Василию, — за мной.
Ушастый, развернувшись, поскакал из барака.
— Не волнуйся за меня, Петрович. Спасибо тебе. — Василий направился за зайцем.
— За что, Вась?
— За человечность. — не оборачиваясь выкрикнул тот и вышел на улицу.
— Храни тебя Бог. — прошептал Петрович и сгорбившись, шаркающей походкой направился за ним.
Василий в сопровождении рослого зайца подошёл к избе. Большие брёвна, поросшие мхом. Маленькое окошко. Из кирпичной трубы лёгким облаком поднимался дым. На входной двери красовались две перекрещенные морковки на фоне капустного листа. Заяц, открыв дверь, шагнул вовнутрь. Дверь громко захлопнулась за ним. Но тут же открылась. Показалась заячья голова.
— Заходи. — произнесла она и снова исчезла.
Василий, отряхнув сапоги от снега, открыл дверь и шагнул в избу. Он оказался в хорошо протопленном помещении. В двух шагах от входа красовалась самая настоящая русская печь. Лежанка на печи задёрнута серой материей. Из-под неё торчал кусок цветастого матраса. На стене висит плакат: "человека - обществу, мужа - семье". Посреди избы стоял дубовый стол, а за ним пожилой заяц. Над ним красовался белая картонка с нарисованным графиком. "Показатель уборки снега". Гласила надпись над ним. Стрелка графика неумолимо двигалась вверх.