Воевода, как куль, свалился на пол.
— Вот это голова! — уважительно произнёс Фролка. — Даже блюдо прогнула!
И запел игриво:
— Люди добрый! — страшным, как звон набата, голосом пробасил Грек. — Покарал вас господь за грехи ваши! Убит воевода-батюшка! Дышит ещё, но вот-вот прикончится!
Все, забыв о скоморохах, бросились к воеводе.
Этого только и надо было ватаге. Прихватив под руки избитого Фомку-гусляра, скоморохи выбежали во двор.
— Нужно дверь-то подпереть! — сказал Потихоня и подкатил к двери чугунную пушку, которая стояла у воеводского крыльца. — Опомнятся — погоню наладят! Кто боярина-то стукнул?
— Грек блюдом, — переводя дух, ответил Фролка. — Да сейчас очухается, поди. У бояр-то головы — что ядра чугунные.
Скоморохи и медведь выскочили из ворот.
На улице зеваки ещё судачили о том, за что люди воеводы избили и схватили гусляра.
О драке в доме воеводы гуляки ещё ничего толком не знали.
Только увидев, как Потихоня подкатывает большой валун к воротам, чтобы подпереть их, толпа догадалась, что в доме воеводском неладно.
— Куда теперь-то? — спросил Фролка.
Послышались крики и уханье — слуги воеводы выламывали подпёртую пушкой дверь.
— Сюда, сюда! — замахал скоморохам какой-то неказистый горожанин, пряча нос в воротник зипуна. — Да поспешайте!
Только успели скоморохи укрыться в узком проулке, как из воеводского двора выскочила погоня.
— Куда воры пошли? — зычно спросил кто-то.
Толпа дружно указала в сторону, противоположную той, куда скрылась ватага.
Погоня пошла по ложному следу.
…Тёмными переулками вёл скоморохов на окраину посада неизвестный.
Шли быстро, молча. Горожанин шагал впереди, носа не высовывал из воротника.
За рекой толпились мелкие избёнки, баньки, амбары.
В одну из банек, просторную, пахнущую мокрыми берёзовыми вениками, привёл скоморохов их неизвестный друг.
Запалили лучину.
— Ну-ка иди сюда, спаситель наш, — сказал Потихоня. — Каков ты?
Горожанин подошёл к лучине и все увидели… Ярёму.
— Нашёлся! — радостно закричал Петруха. — Я ж говорил — вернётся!
— Я добро помню, за добро добром плачу, — пробормотал Ярёма. — Это моего сродственника банька, тут вас никто не сыщет.
Сражение у посадской баньки
Песня да пляска — скомороший след.
Воевода кричал, ругался, забыл даже приласкать любимую бороду свою, и она стояла торчком, топорщилась, как веник.
Погоня вернулась ни с чем. Скоморохи словно сквозь снег провалились: кого ни спросишь — никто их не приметил, никто о них не слыхал. Будто и медведь, и великан Потихоня — тени бесплотные, невидимые.
В сенях воеводского дома лежали побитые слуги, — дубинка Потихони многих из них уложила надолго.
— Где Ярёмка? — время от времени орал воевода. — Подать его сюда!
Но Ярёмку найти никто не мог.
И когда воевода решил уже, что верный слуга его, видно, тоже угодил где-нибудь под скомороший кулак, доложили, что Ярёмка явился.
Он вошёл в горницу и поклонился так низко, что на блестящей лысине его заиграли огни лампад.
— Ну? — грозно спросил воевода.
— Не изволь гневаться, батюшка, — сказал Ярёмка.
— Ведомо мне, — всё так же грозно продолжал воевода, — что тебя со скоморохами видели нынче. Не играй с огнём, холоп!
— Батюшка боярин, — усмехнулся Ярёмка, — скоморохов я спрятал. Они в баньке сидят, хоронятся, меня дожидаются..
— Дело! — оживился воевода и пригладил бороду. — Ай молодец, Ярёмка! Всех перехитрил!
— Зачем на улице побоище учинять, при всём честном народе? — продолжал Ярёмка. — Баньку со всех сторон обложим верными людьми да и перебьём воров по одному.
— А про деньги узнал что?
Ярёмка поник, даже лысина потускнела.
— При них должны быть. Обыщем — отыщем.
— Дело! — Воевода встал, пощупал голову: всё ещё гудит от удара блюдом. — Ну, с богом. Ужо сочтусь я с этими ворами!
На этот раз воевода готовил своих людей так, будто ему предстояло сражение с вражеским полчищем.
Стрельцы были созваны со всего города, вытащены из домов, из кружал, где они ели блины и пили вино.
Приказчики согнали на воеводский двор мужиков и горожан, что потрезвее. Вооружили их кольями, дубьём, рогатинами.
Один отряд двинулся за реку, в обход, чтобы перекрыть скоморошьей ватаге пути к отступлению.