— Какие слухи? — спросила я. Это услышала тогда мама?
— Многие говорили, что взрывы были не по вине обычных людей, а что была вовлечена магия.
— Будто только магия может так разрушать, — недовольно сказал Нат.
— Было глупо так думать, — согласился Пенебригг. — И сначала Скаргрейв отказался от этой мысли. Но когда расследование никуда не привело, он приказал допрашивать чародеев, ведь они могли быть связаны с Опустошением. И за пару дней по стране разошлась волна охоты на ведьм. Гадалки, предсказатели, алхимики, даже бабки-повитухи и травницы боялись за свои жизни, ведь во многих городах ведьм и колдунов убивали без суда.
— Они гибли как мухи, — сказал Нат.
Я скривилась, а Пенебригг продолжал:
— А потом к лорду-защитнику пришла старушка и сказала, что он должен это остановить. «Магию могут применять, — сказала она, — но это не делает женщину предательницей». Чтобы доказать, она предложила спеть песню Скаргрейву, что позволит ему поймать настоящих предателей.
С треском уголек разломился надвое.
— Конечно, она была Певчей, — сказал Пенебригг. — Хрупкая старушка по имени Агнес Роузер, странная, но решившая сделать то, что считала правильным. В присутствии Скаргрейва она показала гримуар, что хранился в ее семье веками.
— Что за гримуар? — спросила я. Не нравилось показывать свое незнание, но Нат ответил почти сразу:
— Книга заклинаний.
— Да, — сказал Пенебригг. — Но книга, которую Певчая Агнес показала Скаргрейву не выглядела как гримуар. Как Книга часов, она пестрела яркими портретами королей и королев, картинами придворной жизни. Красивая книга, конечно, но Скаргрейв отругал старушку за трату его времени. Но тут старушка запела, и яркие страницы засияли и исчезли, а вместо них появилась тусклая книга в кожаной обложке, потрепанная временем, многие страницы были склеены. Это был гримуар Певчей, и старушка сказала, что только Певчая может петь чары оттуда, оживляя их. Но она хотела петь для лорда Скаргрейва. И то, что она спела, создало тенегримов.
Глава восьмая
ТЕНЕГРИМЫ
Тенегримы. Слово повторилось в голове, и появился еще обрывок воспоминания.
Приглушенный голос матери доносился на чердак, где я должна была спать:
— Я должна спрятать ее, Норри. Спрятать там, где тенегримы не найдут…
Неразборчивое бормотание. Ответ Норри? А потом снова мама:
— Что они сделают с ребенком — невообразимо…
Я ничего больше не помнила. Но страх в голосе матери сдавил мое горло.
— В библиотеке лорд Скаргрейв говорил о тенегримах, — выдавила я последнее слово, хотя оно оставило неприятный привкус во рту. — Думаю, мама их упоминала. Но я не знаю, что это такое.
— Тебе повезло, — сказал Нат.
Оставалось Пенебриггу дать мне ответ:
— Сначала они были воронами, выведенными семьей Рейвендон в древние времена, и Скаргрейв взял их с собой в Тауэр: умные черные птицы размером с голову человека, с насмешливым взглядом и острыми клювами, — он замолчал и тихо добавил. — Но теперь они другие, а все из-за песни Певчей.
— Что она сделала? — спросила я.
Нат вонзил нож в дерево.
— Она совершила глупую ошибку.
— И это печально, — сказал Пенебригг. Она хотела, как говорила, создать искателей правды, которые помогли бы лорду Скаргрейву найти предателей. Но вместо этого ее песня превратила птиц в инструменты пытки. Днем они спят, и это зачарованный сон, никто не может их разбудить, но ночью это охотники, каких свет не видывал.
— Это как быть в кошмаре, — сказал Нат, его нож замер, — в котором тебя ловят так быстро, что ты не успеваешь даже позвать на помощь. Сначала тебя охватывает ужас, а потом приходит жар, что душит тебя, давит со всех сторон.
Я зажала рукой рот. Ужасы в телеге, обжигающий страх… были ли это тенегримы?
Я спросила у Ната и Пенебригга. Нат кивнул:
— Мы были почти дома, когда нас заметили два тенегрима. Один тенегрим пролетел над нами, а другой отправился за дозорными. Мы были снаружи во время комендантского часа.
— Ты не боялся? — спросила я.
— Было сложно говорить, — сказал Нат. — Или двигаться. Но вороны ушли, пока нас проверяли дозорные. Я знал, что они приблизятся, если их позовет дозорный, или если я попытаюсь убежать. У нас был пропуск — почти настоящий — и я думал, что все будет в порядке. Так и вышло.