– Сильвина сказала, что сегодня он меня посмотрит.
– Скоро ты у нас снова заиграешь, и не только на свирели. Ты нам нужна, Менолли: ведь ты можешь сочинять отличные песни – вроде той, что прислал мне Петирон и тех, которые Эльгион откопал среди нот в Полукруглом. Впрочем, наверное, я должен тебе объяснить… – проговорил он со смущенным видом, ероша волосы на затылке.
Менолли несказанно удивилась: – Объяснить… что объяснить?
– Скажи, ты ведь, наверное, еще не закончила работать над той песней про королеву файров?
– Я… нет, не закончила… – Менолли совсем растерялась: она никак не могла взять в толк, к чему клонит Главный арфист. И вообще, с какой стати он должен ей что-то объяснять? Что касается песни, то она только вчера вечером набросала эту мелодию. И тут ей пришло в голову, что Робинтон говорит о ее песенке так как будто всем арфистам она хорошо известна. – Неужели Эльгион послал ее вам?
– Откуда же еще, по-твоему, я мог ее узнать? Мы столько времени не могли тебя найти! – В голосе арфиста звучала явная досада. – Как подумаю, что ты жила одна в пещере, с больной рукой, что тебе не позволяли закончить эту прелестную мелодию… Вот и пришлось мне сделать это за тебя.
Он встал и, порывшись в груде восковых дощечек, сваленных под окном, извлек одну и вручил Менолли.
Она покорно уставилась на покрывавшие дощечку нотные значки. Ноты казались знакомыми, но девочка никак не могла сосредоточиться и прочитать мелодию.
– Мне просто позарез нужна была песенка про файров. я уверен, что они еще сыграют важную роль, хотя никто этого пока не понимает. И твоя мелодия… – он со значением постучал пальцем по твердому воску, – оказалась именно тем, о чем я мечтал. Я всего лишь подчистил в ней некоторые огрехи да слегка подсократил эту трогательную историю. Ты наверняка и сама сделала бы это, представься тебе случай поработать над ней подольше. Я не стал трогать общий мелодический строй – иначе песня утратила бы свое очарование… Что с тобой, Менолли?
Девочка неотрывно глядела на него, не в силах поверить, что Главный арфист хвалит ее пустяковую мелодию, которую она кое-как нацарапала. Опустив глаза, она виновато уставилась на дощечку с нотами.
– А ведь мне так ни разу и не удалось сыграть ее самой… В Полукруглом мне не разрешали играть свою музыку. Я дала отцу обещание, ну и…
– Менолли!
Девочка вздрогнула и подняла глаза – так неожиданно строго прозвучал голос Главного арфиста.
– Теперь я хочу, чтобы ты дала обещание мне – ведь отныне ты моя ученица. Так вот, обещай мне записывать каждую мелодию, которая придет тебе в голову. И еще, я настаиваю, чтобы ты играла свою музыку как можно чаще – ты меня поняла? Именно для этого я и привез тебя сюда. – Он снова забарабанил пальцами по дощечке. – И знай: эта песня была хороша еще до того, как я приложил к ней руку. А мне отчаянно нужны хорошие песни.
Когда я говорил о переменах, то имел в виду, в первую очередь, Цех арфистов: ведь именно мы, арфисты, даем толчок грядущим преобразованиям. Своими песнями мы, с одной стороны, обучаем, а с другой – помогаем людям усваивать новые веяния, привыкать к необходимым изменениям. А для этого от арфиста требуется особое искусство.
Тем не менее, приходится считаться с правилами и порядками нашего цеха. В частности, это касается и твоего из ряда вон выходящего случая. Тут придется соблюсти все необходимые процедуры. А как только покончим с формальностями, сразу же приступим к твоему дальнейшему образованию, и чем скорее, тем лучше. И запомни, Менолли: твое место – здесь, твое и твоих файров тоже. Клянусь, сегодня утром я получил немало наслаждения от их пения. О, это ты, Сильвина! Доброе утро, и вам тоже, мастер Олдайв…
Менолли отлично знала, что глазеть на людей неприлично, и поэтому, поняв, что глазеет на мастера Олдайва, поскорее отвела взгляд. Но Главный лекарь действительно приковывал внимание – на вид он был даже ниже Менолли, но только потому, что его большая голова была постоянно наклонена вперед. Из-под кустистых бровей на Менолли глянули огромные темные глаза, и ей показалось, что Олдайв видит ее насквозь.
– Извините, мастер Робинтон, мы вам помешали? – спросила Сильвина, нерешительно остановившись на пороге.
– И да, и нет. Не думаю, что мне удалось до конца убедить Менолли, но всему свое время. А пока займемся неотложными делами. Мы еще вернемся к нашему разговору, Менолли, – сказал Главный арфист. – А пока отправляйся к мастеру Олдайву. И пусть он над тобой как следует поработает. Имейте в виду, мне крайне необходимо, чтобы эта юная девица снова смогла играть. – По улыбке, с которой Главный арфист жестом велел Менолли следовать за лекарем, было видно: Робинтон ничуть не сомневается в его таланте. – Да, Сильвина, Менолли уверяет, что в ближайшие четыре, а то и пять дней моему яйцу ничто не угрожает. Но ты уж лучше позаботься, чтобы кто-нибудь…
– А лучше всего Сибел. Он присматривает за своим яйцом, ведь так? А потом у нас есть Менолли… – донеслись до девочки слова Сильвины, прежде чем мастер Олдайв, пропустил ее вперед, закрыл за собой дверь. – Сильвина попросила меня посмотреть твои ноги, – сказал лекарь, направляясь вместе с Менолли к ней в комнату. Голос у него оказался неожиданно звучный. Такой невысокий с виду, Олдайв легко поспевал за длинноногой Менолли. Когда лекарь повернулся, чтобы открыть перед ней дверь, девочка поняла, что его странная осанка вызвана ужасным искривлением позвоночника.
– Вот оно что! – воскликнул вдруг лекарь, пропуская Менолли вперед.
– А я-то подумал, что ты тоже горбунья, вроде меня! А это, оказывается, ящерица притаилась у тебя на плече, – рассмеялся он. – Ну что, будем друзьями? – обратился он к Красотке, и та, поняв, что Олдайв говорит с ней, мелодично чирикнула в ответ. – Ты, видимо, хочешь сказать: если мне удастся поладить с твоей Менолли? Придется тебе, Менолли, дописать к песенке о королеве файров еще один куплет, и пусть в нем говорится о награде за проявленную доброту, – добавил он, подвигая к себе стул, и предложил ей присесть на постель, поближе к окну.