— Тьфу на тебя, — застонала я. — Просто зашей меня, док.
Сосредоточившись на ране, Фостер постарался, чтобы в ней не осталось ни крупицы засохшей крови, песка или грязи.
Я сосредоточилась на дыхании, что становилось все сложнее из-за его близости.
Пока Фостер пристально смотрел на мою руку, я столь же пристально смотрела на него и на то, как его до неприличия длинные ресницы отбрасывали тень на щеки. Как веснушки усыпали его переносицу. Как он сосредоточенно сводил брови и закусывал нижнюю губу. Как его отросшие волосы спадали на лоб.
Сама того не понимая, я провела пальцами по мягким прядям. Было слишком поздно притворяться, будто ничего не случилось.
Пока я перебирала волосы Фостера, его дыхание участилось. Я не убирала руку, хотя мы оба знали, что секунды шли. Но я позволила себе продолжить.
Я почти забыла, что чем длиннее были его волосы, тем сильнее они вились, предавая ему мальчишеский вид. Может, я просто давно не видела Фостера, а с длинными волосами и подавно.
— Я уже и забыла, что ты кудрявый, — призналась я, все еще рассеянно перебирая пряди его волос. Конечно, я перегибала палку, но мне никак не удавалось остановиться.
Он не жаловался, поэтому и я не особо старалась.
— Наверное, я все-таки приму твое предложение и наконец-то подстригусь, — сказал Фостер так тихо, что я едва расслышала его сквозь беспорядочный стук своего сердца. — Я почти закончил.
Я неохотно опустила руку на тумбу, пытаясь переключиться на что-то, кроме своего затянувшегося прикосновения к волосам Фостера.
Ну, я подрабатывала парикмахером-стилистом. Для меня было привычным делом касаться чужих волос, верно? Я не должна была так поражаться.
Молчание затянулось, пока Фостер заканчивал обрабатывать мою рану, а я пыталась совладать со своим дико бившимся сердцем.
— Солнцезащитный крем и жимолость.
— А?
Фостер вскинул взгляд лишь на миг, но я успела увидеть огоньки в его зеленых глазах. От напряженности у меня перехватило дыхание.
«Какого черта творится? Сначала его губы, теперь глаза?».
Фостер облизнулся, скользнув языком по губам, и снова сосредоточился на моей руке.
— Солнцезащитный крем и жимолость. Ты переживала, что от тебя плохо пахнет. Нет. Ты пахнешь как…
— Солнцезащитный крем и жимолость. Я тебя слышала.
Фостер поджал губы, будто хотел сказать что-то еще, но передумал.
Я наблюдала, как он наносил на мою рану мазь с антибиотиком, затем накладывал повязку.
Когда Фостер отстранился, прервав нашу близость, я никак не могла побороть холод, пробравший меня до самых костей.
— Готово. С тебя пять тысяч долларов.
— Пять тысяч? За салфетку и бинтик?
— Не забудь про мазь. И… — Фостер пошевелил пальцами, — за мои волшебные ручки. Они бесценны.
— Я не заплачу ни пенни, — спрыгнув с тумбы, я оттеснила его назад, что было непросто в тесной ванной. — Я поранилась из-за твоей собаки.
— Ты вечно будешь ему припоминать?
— Да, если останется шрам.
— Ты только взгляни, какой он милый, — Фостер указал в коридор, где лежал Майк и крепко спал. Будто по команде, пес поднял голову и высунул язык.
— Милый глупыш, — но уголки моих губ дрогнули, разрушая суровый образ.
Обернувшись на Фостера, я впервые заметила, как близко мы стояли. На каждом своем резком вдохе он практически прижимался ко мне грудью.
Или на каждом моем резком вдохе?
В тот момент я не знала.
— Милый, да?
«Да, ты милый», — неожиданно пришло мне в голову, и я одернула себя, не понимая, что вообще произошло.
Глядя на Фостера, я гадала, что творилось как у него, так и у меня в голове. Еще только светало, а я уже пережила три неловких эротичных напряженных момента.
Три.
С Фостером.
Как такое возможно?
— Неужели тебе нужно так серьезно обдумывать ответ? — вернул меня в реальность Фостер. Точно. Собака. Мы говорили о Майке, а не о Фостере.
— Я хотела сказать, что он неплох, — пожала я плечами, пытаясь притвориться, что думала исключительно о псе.
Фостер промолчал, и мне больше нечего было сказать.
Поэтому мы неловко стояли в тишине, чего никогда не случалось прежде. Нам всегда было легко вместе, но сегодня мы ходили друг перед другом на цыпочках.
Подняв руку, Фостер почесал затылок — что всегда делал в моменты растерянности — и откашлялся.
— Точно. Я, эм…не буду мешать принимать душ, — он указал на дверь в гостиную. — Пойду, поваляюсь на твоем диване и проверю, такой ли он удобный, каким выглядит.
— Именно такой, — заверила я его, стоявшего на пороге. — Через секунду вернусь!
— Отлично, теперь я захотел арахисового масла. Совершу-ка я набег на твои шкафы.
Закатив глаза, я вытолкала Фостера из ванной и заперла дверь. Я ему доверяла, просто моим глубочайшим страхом было умереть голой. Или вдруг кто-нибудь вломится в дом и попытается убить меня, пока я моюсь? Я видела фильмы ужасов, и голые девчонки в душе всегда погибают.
Раздевшись, я натянула на голову шапочку для душа и, спеша смыть песок, шагнула в кабинку, не дожидаясь нагрева воды. Спасибо Господу за шапочку, благодаря которой я могла не мыть волосы и сэкономить время. Я любила воду, но ненавидела песок. Из-за него кожа грубела и начинала чесаться.
Во время купания я позволила мыслям литься произвольным потоком и ненадолго расслабилась в преддверии ужасно долгого дня, включавшего три утренние стрижки и очередную вечернюю смену в «Ломтике».
Черт. Четыре стрижки, раз уж я собиралась подстричь Фостера.
К слову, о нем…
У него всегда были такие большие руки? Мне пришлось поднапрячься, чтобы не отстать от него на пляже. Иначе я, конечно же, смотрела бы во все глаза, как мокрая от пота футболка липла к его телу. Тогда я бы снова споткнулась, и мы бы никогда не вернулись домой.
Фостер не всегда был атлетом, да? Иначе я бы обратила внимание.
Хотя я начала понимать, сколько всего не замечала прежде.
Полные губы, буквально молившие о поцелуях.
Зеленые глаза и их выразительность.
Или даже его…
Нет! Нет, нет, нет.
Я не могла и не хотела размышлять о Фостере, стоя голышом в душе. Я уже и так думала о нем достаточно для одного утра… о нем и его губах. О тех самых, созданных для поцелуев. Они… нет!
«Больше никаких пошлых мыслей о Фостере. Потому что это же Фостер, ради всего святого. Рэн, оставь его в покое».
Отогнав развратные мысли, пытавшиеся заглушить здравый смысл, я пробежалась по сегодняшнему распорядку. Закончив принимать душ — за рекордно короткое время, большое спасибо Фостеру — я потянулась за полотенцем, висевшим прямо возле фотографии ночного неба.
Но мои пальцы коснулись голой стены.
— Нет, нет, нет, нет, нет, — повторила я много раз подряд в приступе паники, сдавившей мое горло.
Первый раз в жизни я решила забросить вещи в стирку перед пробежкой, и вот чем все закончилось.
Я осталась голышом с Фостером в моем доме.
И чтобы мне стало совсем плохо…
…я не просто не вовремя затеяла стирку, но еще и из-за суеты с ним забыла взять с собой в ванную сменную одежду.
«Какой удивительный сегодня день».
Можно было бы попросить Фостера принести мне полотенце и передать через приоткрытую дверь, но после нашего смущающего столкновения я не могла заставить себя обратиться к нему.
Отдернув шторку, я старательно отряхнулась, очевидно, оказавшись перед необходимостью бежать до спальни. Она была всего-то в конце коридора, и Фостер обещался пойти на кухню поесть арахисового масла.
Когда мои стопы утонули в мягком коврике, мне в голову пришла гениальная идея. Подняв его, я завернулась в него мягкой стороной к телу.
«Ладно, Рэн, ты сможешь. Ты прикрылась. Ты быстрая. Ты справишься».
Осторожно открыв дверь, я выглянула наружу и, осмотрев коридор, убедилась, что путь чист.