Судя по звукам, Фостер возился на кухне, и я решила, что если побегу, то вот он, мой шанс.
— Ты сможешь, — подбодрила я себя. Шумно выдохнув, я выскочила за дверь и сорвалась с места.
— Ты даже не представляешь, сколько у меня сейчас вопросов.
— ИИСУС, МАРИЯ И ИОСИФ! — завизжала я, чуть не уронив так называемое полотенце. Судорожно в него вцепившись, я обернулась и увидела Фостера, прислонившегося к стене с усмешкой на парадоксально полных губах. — Какого черта, Фостер!
— Какого черта, Фостер? Больше похоже на «Какого черта, Рэн». На тебе что, коврик из ванной? Разве ты не чувствуешь ветер на голых ягодицах?
— Во-первых, больше не говори «ягодицы». Это странно. Во-вторых, я забыла полотенце.
— Так обсохла бы.
— Одежду я тоже забыла, — простонала я.
— Почему ты не попросила меня принести?
Не могла же я сказать, что не попросила, потому что и так слишком долго гадала, каковы на вкус губы моего лучшего друга, и вспоминала, как мне было приятно, когда он стоял у меня между ног.
Не могла же я сказать, что на несколько минут замерла и размышляла, как хорошо Фостер выглядел сегодня утром на пробежке.
И не могла же я сказать, что в самом неожиданном контексте думала о парне, которого знала половину своей жизни.
— Я предвидела, что потом ты не упустишь шанса заставить меня сделать что-нибудь позорное, — наполовину правда, но внезапно я поняла, что да, Фостер заставил бы.
— Я бы не поступил так с тобой, птичка.
— Врешь! У тебя только что дрогнули губы! — указала я. — Ты бы заставил меня купить тебе присыпку для вонючих ног, или фаллоимитатор, или туалетную бумагу, или слабительное, или что-нибудь не менее странное.
— На кой черт мне фаллоимитатор? — прыснул со смеху Фостер.
— Я не в курсе твоих предпочтений! И не осуждаю, но не намерена покупать тебе фаллоимитатор.
— Уверяю тебя, ничего подобного. Возможно, я бы попросил слабительное или туалетную бумагу — просто и смешно — но никаких фаллоимитаторов.
— Мы можем больше не повторять слово «фаллоимитатор»? Под этим ковриком у меня ничего нет, и мне некомфортно.
— О, я более чем в курсе, что ты голышом.
— Божечки, поверить не могу, что ты видел мой зад, — я крепче вцепилась в ткань. — За полжизни ты ни разу не видел меня голой, но стоило тебе вернуться, прошло две секунды, и бах! Сразу в десяточку.
— Хочешь, справедливости ради я покажу тебе свою задницу?
— Ты предлагаешь показать мне свой голый зад?
— А вдруг? Я не слышу возражений.
— Я… — не успела я возразить, как уже смотрела на задницу Фостера. Она была бледной, но выглядела неплохо…кроме татуировки.
— Понравилось? — надев штаны, Фостер попятился и, все так же усмехаясь, снова прислонился к стене.
— Да, Фостер, при виде твоих белых ягодиц я задрожала от вожделения, — невозмутимо ответила я.
— Пф, — повел он плечом, явно гордый собой. — Я не сомневался.
— А знаешь, — коснулась я пальцем подбородка, — пожалуй, больше всего мне понравилась татуировка.
— Черт возьми, — округлил глаза Фостер.
— Фостер, осьминог? Ты вытатуировал на ягодице осьминога?
— Большое спасибо, но это кальмар. И я думал, слово «ягодица» у нас под запретом.
— Для тебя под запретом, для меня нет. Почему у тебя кальмар на… — я пошевелила бровями, — …ягодице?
— Напился и поспорил с Портером. Все время о ней забываю.
— Пардон, ты забываешь о кальмаре на заднице? Как? Неужели жена тебя не высмеяла?
— Бывшая жена, — исправил Фостер. — И нет, не высмеяла, — он снова потер ладонью позади шеи. — Она, мм, не видела татуировку.
— На заднице и не видела? Как так?
Он ничего не ответил, но, когда скривился и покраснел, меня озарило.
Жена Фостера не видела татуировку, потому что не видела его задницу, следовательно, он не раздевался при ней очень, очень давно.
— Ох, — все, что смогла я сказать. — Ясно. Интересное… развитие событий.
— Теперь, — начал Фостер, оттолкнувшись от стены, — поскольку я уже дважды опозорился, скажи, что у тебя на голове? И почему мне кажется, что я видел похожую шапочку у своей бабушки?
— Ладно, грубиян. Это шапочка для душа. Много крутых молодых и модных людей пользуются такими.
— Конечно-конечно. Как скажешь.
— Не суть, — я указала на коридор. — Теперь я пойду и оденусь, возможно, захвачу настоящее полотенце. Вернусь через пять минут.
— Полотенце. Одежда. Верно мыслишь. Иди.
Но я не пошла.
Мы замерли на месте, и ни один из нас не попытался уйти.
Я смотрела на Фостера.
Он смотрел на меня.
— Ты собрался стоять и смотреть, как я повернусь к тебе голым задом?
— Таков был план, — ухмыльнулся Фостер.
— Жуть какая.
Он подмигнул, и я застонала.
Не разворачиваясь, чтобы не демонстрировать ему свой зад, я пятилась, по-прежнему накрепко прижимая к себе коврик.
Фостер неотрывно наблюдал за каждым моим шагом.
Медленно скользнув взглядом по моим голым ногам, он слишком долго глядел на край коврика. Фостер не колебался, и в его глазах пылал огонь, с которым мне хотелось поиграть.
«Брось коврик», — практически слышала я мольбу.
И я невыносимо хотела бросить, потому что под взглядом Фостера у меня колотилось сердце, как никогда прежде.
Оно билось странно. Дико. Свободно.
Остановившись, я позволила Фостеру смотреть.
Оказалось, мне нравилось чувствовать на себе его взгляд сильнее, чем я могла предположить.
— И все же зачем ты снова сюда пошел? — выдавила я, поскольку иначе просто позволила бы импровизированному полотенцу упасть на пол.
— За арахисовым маслом, — медленно и неохотно Фостер поднял пылающий взгляд к моим глазам. От неприкрытого желания он каждый слог произносил с хрипотцой.
— А?
— За арахисовым маслом, — повторил Фостер. — Ты выпала из реальности.
— О, — прошептала я.
И попятилась на шаг.
Потом снова.
Фостер не переставал смотреть на меня, но я не возражала.
Ни разу в жизни я не ходила так медленно. Мне нужно было сбежать. Я должна была. Просто обязана. Но я не могла.
«Какого черта со мной происходит? С нами? Из-за фиктивных свиданий? С чего вдруг мы ведем себя как дебилы?»
Посмеиваясь, Фостер прочистил горло. Резкий звук напугал меня и прорвался через марево.
Заметно встряхнувшись, Фостер натянуто улыбнулся. Пускай он исчез на четыре года, но при виде его улыбки я по-прежнему могла сказать, искренна ли она.
— Наверное, да, — отозвался Фостер.
— Черт, я думала вслух, да?
— Да, но кто-то должен был это сказать. Мы ведем себя глупо, что само по себе… глупо. Нам нужно притвориться, что позже я не буду тебя добиваться.
Наконец-то я рассмеялась, и впервые с тех пор, как нога Фостера ступила в мой дом, у меня расслабились плечи.
— Ты будешь меня добиваться? — отмахнулась я. — Мечтай дальше.
— О, еще как буду. И когда я закончу, ты от восторга упадешь в обморок.
— Очень сомневаюсь.
— И очень зря. Как странно, что ты вечно путаешь слова. Нам следует над этим поработать.
— Что ж, теперь, когда мы встречаемся, — повела я плечом, — будем проводить вместе много времени. Можно и поработать.
Широко шагая, Фостер направился ко мне с дерзкой усмешкой на губах.
Он не останавливался, пока не оказался от меня в пятнадцати сантиметрах, и лишь тогда немного наклонился. Чтобы посмотреть ему в лицо, мне пришлось запрокинуть голову, и я невольно улыбнулась.
— Рэн, я буду встречаться с тобой очень жестко.
Не фиктивно.
Просто встречаться.
Я не знала, намеренно ли Фостер сказал так или нет, но у меня заметно участилось сердцебиение.