В том, что ему было хорошо с пожилой теткой, крылось какое-то особенное удовольствие. Анна была далеко не манекенщица, ее даже нельзя было назвать зрелой женщиной, которой удалось сохранить молодость. И уж тем более она совершенно не выглядела как молодая. Но она была Женщина. Ее прикосновения высекали в нем огонь, который мгновенно охватывал тело от макушки до ступней. Антон готов был упасть ей в объятия и пусть весь мир летел бы в тартарары. Он стал наведываться к Анне каждый вечер, кроме суточной смены.
7-2
У них выработался своеобразный ритуал. Когда он приезжал, они приступали к делу безо всяких прелюдий. Звучало что-нибудь из французской эстрады: Далида, Джо Дассен, Элен Сегара, Оттаван. Прямо в прихожей Анна расстегивала у него ширинку и, целуя, вызывала пожар в штанах. Потом наклонялась и брала в рот или тащила за член в маленькую комнату и делала минет на скрипучем диване. Она была минетчица с большой буквы: брала в рот и облизывала головку со всех сторон. Ощущения, которые она вызывала, быстро приближали Антона к оргазму, он кончал ей в рот и лежал, пока она облизывала его яйца и член.
Потом Анна кормила его домашней едой, иногда они выпивали вина, разговаривали о чем-нибудь и возвращались в маленькую комнату, снимали с себя одежду и ласкали друг друга, неестественно сгибаясь на коротком диване. Антону нравилось смотреть в ее раздвинутые бедра, засовывать пальцы во влагалище и следить за реакцией. Анна отрывала голову от подушки и смотрела туда, где он елозил рукой.
— Приятно?
Она кивала и роняла голову на подушку. Антон продолжал и следил за ее лицом с разинутым ртом.
— Поласкай меня язычком, — просила она.
Ее тело отзывалось даже на легкое прикосновение, ее ломало. Она запускала пальцы ему в волосы и тянула к себе, как будто собиралась засунуть в себя его голову. Полные бедра тряслись от накатывавшего волнами удовольствия. Теперь не выдерживал он, хватал и долбил, как отбойным молотком, ее массивную тушу.
После ярого секса следовал отдых. Анна водила пальчиком по его коже, у нее выработался своеобразный маршрут: лоб, брови, губы, шея, грудь, соски, живот и мошонка. Он по-бабьи разводил ноги, и ее пальчик гулял по его нежным местам. Они лежали на диване, сплетясь ногами, так как их некуда было деть. Антон улыбался, его глаза были закрыты, а рука Анны лежала на его груди. Низкий голос Далиды, бормотанье Алена Делона и глупое слово «пароле» вселили покой в его сердце. Он не знал ничего по Далиду, это Анна рассказала о французской певице и о том, что мужской голос принадлежит Делону.
— Открой глаза, — прошептала она.
Антон открыл.
— У тебя глаза как у девушки, большие и красивые, с пушистыми ресницами, — она чертила пальчиком по его бровям и векам. — Губы тоже красивые, пухленькие. Ты красавчик. Девчонки должны от тебя с ума сходить.
— Не все. От тебя, наверное, тоже сходит с ума куча мужиков.
Анна улыбалась.
— Ты тоже красивая.
— Я старая.
— Нет!
— Не спорь. Я знаю.
— В тебе есть то, чего нет в других.
— Чего же?
— Океан нежности!
Потом они мыли друг друга в ванной. Под струями воды возраст Анны как бы переставал различаться. Мокрые волосы прилипали к лицу, с ресниц капала вода, светло-коричневые соски становились темными и набухали. Это делало ее моложе лет на пятнадцать и, конечно, возбуждало Антона. Они снова трахались.
Они ложились спать на широкой кровати в большой комнате. Здесь Антон не должен был прикасаться к Анне, это было условием.
— Почему мы терпим неудобства на кургузом диванчике, когда есть такая прекрасная кровать? — спросил как-то Антон.
— Ну, вот так…
— Можешь объяснить?
— Нет.
Это «нет» и было объяснением, которое Антон истолковал как тактичное замалчивание Анной настоящего отношения к нему. Видимо, на самом деле он мало что для нее значил. Постель, как брачное ложе, была для этой тетки священна, возможно, она зачинала на ней детей. А для рядовых, как он, пихарей, полагался скрипучий диван. Так думал Антон.
— Я тебе нравлюсь? — спросил он.
— Давай спать.
Он почувствовал раздражение. Счастье, к которому он так быстро привык, оставляло его.