В окнах ее квартиры горел свет. Антон не стал набирать номер в домофоне, подождал, пока из подъезда кто-нибудь выйдет, взбежал на лестничную площадку и прислушался. За дверью было тихо. Он позвонил. Сколько раз он звонил, и дверь открывалась, и он входил в нее словно в рай. Теперь рай был закрыт. Антон снова позвонил.
— Кто там? — послышался из-за двери глухой голос, это, несомненно, была она.
— Это я, открой, пожалуйста, — сказал он.
— Я вас не жду, — сказала она так же тихо, называя его почему-то на «вы».
— Прошу тебя. Я все объясню.
— Я вас не жду, — повторила она.
— Я не хочу, чтобы все кончилось. Ты мне нужна, — забормотал он.
— Уходите.
Тихий голос был непреклонен. Антон понял, что между ними все кончено.
— Я не могу без тебя…
Она не ответила.
— Я повешусь.
— Что? — спросила она.
— Даю слово, повешусь, — повторил он.
— Только, пожалуйста, не в этом подъезде, — на этот раз ее голос прозвучал отчетливо.
— Я же правда повешусь, — пролепетал он, чуть не плача.
Ответа не было.
— Нам же было так хорошо...
— Мне со многими хорошо.
Антон понял, что она не отходит от двери, потому что ей доставляет удовольствие унижать его. Надо было уйти самому, но он не мог.
— Неужели ты обиделась из-за одного слова?
— Я не обиделась.
— Так почему же так резко…
— Да надоел ты мне!
— Но…
— Иди вешайся, придурок…
Взгляд Антона упал на разрезанный дерматин на двери, и он понял, откуда появились эти следы. Кто-то уже стоял здесь, как он, такой же раздавленный, умоляющий, изъеденный тягой к похотливой старухе, способный лишь на то, чтобы изрезать обивку двери.
8
Антон приехал на кладбище без четверти двенадцать. Если б Вячеслав Анатольевич и Леонид Алексеевич не ждали у центральных ворот, он бы затруднился найти могилу отца. Он, конечно, помнил, что его похоронили рядом с бабушкой, но забыл, в каком углу кладбища ее могила. В первый раз он сильно переживал, потеряв единственного близкого человека, во второй — был рассеян, а потому не следил за маршрутом.
За сорок дней могила провалилась. Венки и целлофан, закрывающий фотографию, покрыла пыль. Людей приехало больше, чем на девять дней, но меньше, чем на похороны. На Антона смотрели с сожалением, слишком горький был у него вид. На самом деле он страдал из-за разрыва с Анной. Смотрел на отцовскую фотографию, а мыслями пребывал с ней.
После кладбища, как и на девять дней, поехали в офис на Волгоградку. Выпив три рюмки, Антон расслабился. Траурных речей не было, разговор шел об отце, вспоминали разные случаи, в том числе забавные. Антон сидел за столом с кислой миной. Выглядело это так, словно он горюет о покойнике, а он страдал, что не может уйти.
Когда народ отправились на перекур, Леонид Алексеевич увел его в кабинет. Вячеслав Анатольевич был уже там.
— Антон, давай поговорим о делах, — сказал Вячеслав Анатольевич, который сидел за столом. — Через четыре с половиной месяца ты сделаешься собственником целого состояния. Ты думал об этом?
Антон сидел за столом для переговоров, Леонид Алексеевич — напротив на диване.
— Думал, конечно, — Антон посмотрел на одного и второго. — Я работаю, моя жизнь не поменялась.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что отцовское наследство для меня не куча денег, которую я собираюсь просадить. Не знаю пока, что делать с наследством, но знаю, что от меня потребуется быть очень ответственным. И еще… Думаю, я должен решить не как их потратить, а… я хотел бы двигаться в том же направлении, что и отец, приумножать, что имею.
— Очень правильно с твоей стороны, — сказал Леонид Алексеевич. — Мы рады это слышать. Верю, это порадовало бы и твоего отца. Ты сообщил нам, когда заявил права о наследовании. Доля твоего отца в бизнесе там не указана. Но мы с Вячеславом готовы передать ее в любом формате, который был бы максимально полезен и тебе, и бизнесу.