Правильным сейчас для Антона было перейти на противоположную платформу и поехать в обратную сторону, он хорошо это знал, но все же пошел за ними. Это преследование было проявлением мазохизма. Велика вероятность, что кавказец снимет классную русскую телку, но Антон все же надеялся увидеть, как она его отошьет. Это стало более важным, чем получить ее самому.
Антон пропустил момент, когда кавказец заговорил с девушкой, из-за снующих впереди людей. Было непонятно, как отвечает девушка, кавказец обращался к ней, неотрывно глядя, она, видимо, отвечала, но не поворачивала головы. Поднималась по ступеням, и подол ее короткого платья колыхался, открывая красивые бедра.
Неужели эта девчонка, без сомнений москвичка, может достаться такому вот — с гор? Антон переживал гремучую смесь обиды, зависти, унижения, злости. В воображении вспыхивали картины, как он преследует их и бьет кавказца по голове чем-то тяжелым. К сонму терзавших его чувств добавилось бессилие, он ведь никогда этого не сделает. Антон преследовал их, словно девушка приходилась ему женой.
Они вышли из метро на Каширское шоссе и встали недалеко от автобусной остановки. Обращаясь к девушке, кавказец улыбался, и надо признать, улыбка преображала его лицо, делала дружелюбным и даже обаятельным. Он оживленно разговаривал, и ухмылка не сходила с лица. Девушка отвечала, мельком взглядывая на него, но предпочитала смотреть в сторону, было видно, что она боится. Антон не мог понять, она старается постепенно, чтобы не вызвать гнев, отшить кавказца или, наоборот, изучает его, ждет, каким он окажется. Она стала держаться свободнее, сняла сумочку с плеча и покачивала ей.
Антон встал на остановке, делая вид, что ждет автобуса, на самом деле наблюдал за ними. Стало очевидно, что при любом раскладе теперь не до знакомства, он чувствовал, что будет выглядеть бледно на фоне такого крутого парня, даже если она отошьет его. Антон смирился с тем, что эта телка ему не достанется; хотелось только, чтобы она не досталась кавказцу. А они стояли и разговаривали, девушка отвечала все охотнее и, наконец, улыбнулась. Больно было видеть ее очаровательную улыбку, заслуженную этим чужаком с ушами-пельменями.
Они пошли по тротуару, как будто это было первое свидание. Кавказец что-то рассказывал, а девушка слушала, улыбаясь, и смотрела на него. Ее тело наполнилось желанием нравиться, снова стало раскованным, походка — легкой. Она шла, болтала сумочкой и смеялась. Их обгоняли люди, серая лента тротуара убегала вперед, казалось, ее хватило бы им, чтоб идти до утра. Деревья шелестели, будто шептались. Вечер пришел на широкие московские улицы, затопил их прохладной синевой.
Антон побрел к метро. Он был в отчаянии. Почему чужак, похожий скорее на охотника на мамонтов, чем на цивилизованного человека, играючи снимает такую телочку, о которой многие местные парни только мечтают? А завтра он снова выйдет на улицу и снимет другую, еще лучше. Антон ощутил локтем в кармане пиджака уплотнение, это оказался галстук. Надевая его, он надеялся сделать себя привлекательнее, а теперь казалось, что он выглядел как пионер советских времен.
Он швырнул галстук в урну. Вошел в вагон, сел и закрыл глаза, чтобы никого не видеть и не слышать. Неужели в этом огромном городе из миллионов человеческих существ ему не суждено найти родственную душу? Сколько девчонок, которые страдают от одиночества, как он — где же та, которая пришлась бы ему по сердцу, а он — ей?
2
Было уже поздно — одиннадцатый час, Антон утомился и потерял надежду. Он возвращался домой, в пустую однокомнатную квартиру, стоял, прислонившись к дверям вагона и закрыв глаза. Он вышел на Коломенской, пересек трамвайные пути и даже не сел в трамвай, который стоял на остановке, — боялся увидеть какую-нибудь девчонку и вновь ощутить себя неудачником.
Антон брел по Судостроительной улице, засунув руки в карманы, уныло поглядывая на знакомые с детства дома. Хотелось забуриться в кабак и напиться, да денег не было, месяц подошел к концу, и приходилось беречь оставшиеся рубли, чтобы протянуть до зарплаты. Можно было взять бутылку и напиться в одиночестве, но пить дома одному было совсем дерьмово. Электрический свет затопил улицу, словно туман, стекший из окон, желтые фонари спрятались за деревьями. Окна светились теплым домашним светом. Людям, вероятно, быть хорошо в их жилищах, только ему, Антону, шагающему под деревьями, плохо. Грустно возвращаться в квартиру, где пусто и не горит свет.