В 1961 году Сабартес перенес кровоизлияние в мозг: у него остался односторонний паралич, из которого он так и не выбрался. Пикассо купил ему на бульваре Огюст-Бланки квартиру на первом этаже. Увы, он умрет в феврале 1968 года. Пабло потрясен его уходом, кто еще был так предан ему? И к тому же это еще один отрезок его прошлого, уходящего в небытие… К счастью, оставался еще старый Пальярес, который покинет этот мир только два года спустя после Пикассо, в девяносто восемь лет. Это последний друг его юности…
Смерть… Это наводящее ужас слово никогда нельзя было произносить в присутствии Пабло. Но в то же время он думал о ней тем больше, чем меньше об этом говорили. По его мнению, наилучшим противоядием было его искусство, оно единственное способно пересилить смерть. Вот откуда эта неистовая творческая активность, страсть к работе, равной которой не знали его предшественники… В последние три-четыре года жизни он создал почти столько же произведений, сколько создает трудолюбивый художник за целую жизнь.
Так как ему было нечего терять и нечего доказывать, он мог себе позволить все, что подсказывало вдохновение. «Я не выбираю больше», — признался он другу. Начиная с 1967 года в его воображении рождаются странные персонажи надменных мушкетеров, появившихся неизвестно откуда, в широкополых шляпах, с длинными курительными трубками и шпагами. Он их рисует или гравирует десятками, каждый раз все более живописных и причудливых.
— Все в порядке, они появились! Они снова пришли! — кричал он Жаклин, выбегая из мастерской, чтобы сообщить ей хорошую новость о их появлении в его картине.
Казалось, они сходят с полотна. Именно их увидят посетители выставки Пикассо, организованной в Папском дворце Авиньона, где было представлено сто шестьдесят семь картин. Другая выставка состоится в 1973-м, на ней будет представлено еще двести одно полотно.
Пикассо обновил манеру письма, он использует гораздо больше цветов, и все они очень яркие… агрессивный голубой и зеленый, типично испанский — темно-красный, яркий, сверкающий желтый, глубокий черный. Он пишет быстрыми, решительными мазками, очень заметными, «с потеками», а фигуры сознательно скорее намечены, чем «завершены». Можно было бы говорить о «небрежности», на самом деле, в его живописи царят абсолютно полная свобода вдохновения и манеры письма, которые позволены художнику его возрастом, что неизбежно приводит к неординарным результатам, так как художник идет на риск. Он ищет и находит… или не находит… В конце концов неважно, так как эта новая манера позволяет ему наслаждаться если не радостью, то, по крайней мере, определенной безмятежностью дней, которые ему еще предоставляет судьба…
А время торопит. Появляются определенные признаки старения. С 1967 года Пикассо начинает постепенно глохнуть, однажды он был даже вынужден позвонить в Перпиньян мадам Лазерм, с которой любил болтать по телефону, когда оставался один, и сообщить ей, что, к несчастью, он не сможет больше звонить ей… Какое огорчение! Тем не менее он отказывается от слухового аппарата, любой ценой желая сохранить видимость относительной «молодости», которой восхищаются его окружение и пресса.
Писать картины, рисовать, делать гравюры — вот его лекарство, более необходимое, чем прежде. А многочисленным визитерам отвечают, что его нет, или он спит, или работает, или отдыхает… Его перепиской занимаются Жаклин и его секретарь Мигель. Пабло говорит Брассаи: «Единственное, что меня интересует, — это творчество». Зачастую он жалуется, что визитеры заставляют его терять драгоценное время, порой это даже друзья. Более того, друзья, вспоминая прошлое, по его словам, напоминают ему о возрасте и подрывают его моральный дух. Жаклин, усердие которой порой чрезмерно, делает приписку в конце писем: «Не нужно беспокоить месье». А когда ей не удается предотвратить визит, она делает все возможное, чтобы его сократить. Пабло превращается в ее собственность. Один из близких друзей подтверждает: «Жаклин — единственная из женщин, которая сумела вести Пикассо, как быка, за веревку, продетую сквозь кольцо в носу». Она убеждена, что знает гораздо лучше, чем он, что ему нужно. Нет необходимости упоминать, что больше не может быть и речи о том, что Мария-Тереза или Майя могут навестить Пабло. И он вынужден пожертвовать ими, чтобы сохранить свое спокойствие.