Разомлевший от воздаваемых почестей и количества выпитого вина, Таможенник начал дремать. Он даже не чувствовал, как на его лысину падали капли расплывшегося воска от свечи в бумажном фонарике. В какой-то момент он внезапно пробудился и запел одну из своих любимых песенок: «Ай! Ай! Как болят мои зубы», при этом он аккомпанировал на скрипке, которую принес с собой. Несколько позже, когда всеобщее веселье достигло апогея, Андре Сальмон решил развлечь публику, изобразив ужасный приступ белой горячки: заорав, он бросился на стол, а на его губах выступила пена (на самом деле это была мыльная вода). К несчастью, он пал жертвой собственного розыгрыша и слишком большого количества выпитого и стал вести себя действительно как сумасшедший. Мужчины с трудом заперли его в дамском гардеробе, откуда выпустили только через несколько часов. За это время он успел изжевать поля шляпы миссис Токлас…
Позже появился Фред, естественно со своим осликом — их приветствовали аплодисментами. Но оказалось, что Фред уже успел разболтать на Монмартре о грандиозном празднике у Пикассо. Пришлось силой выгонять незнакомцев, которые пытались проникнуть в мастерскую, чтобы развлечься на дармовщину.
Руссо, несомненно, провел один из самых замечательных вечеров в своей жизни. На рассвете Стайны проводили его домой. Так Пикассо сделал подарок Таможеннику, к которому относился как к талантливому самобытному художнику и старшему товарищу. И если кто-то из гостей сомневался в истинной цели этого банкета, тем хуже для них, решил Пикассо, не считая нужным их переубеждать…
Помимо этого знаменитого банкета Пабло, несмотря на напряженную работу, продолжал регулярно встречаться с друзьями.
Несмотря на то, что Макс Жакоб не был на вечере в честь Руссо, дружба Макса с Пикассо по-прежнему оставалась прочной. Правда, Макс несколько изменился в последнее время — он заинтересовался иррациональным миром, увлекся оккультными науками, например астрологией, стал составлять гороскопы друзей, гадать на картах и даже активно практиковать хиромантию. И Пикассо, который всегда был суеверным, всю жизнь будет помнить толкование, сделанное Максом по линиям его руки.
В последние годы Пикассо, став старожилом Бато-Лавуар, завел себе новых друзей, в частности, девятнадцатилетнего Хуана Гриса, прибывшего в Париж из Мадрида. Именно Пикассо помог ему занять освобождающуюся мастерскую Ван Донгена и продать рисунки сатирическим журналам «Шаривари» и «Тарелка с маслом», чтобы заработать немного денег на жизнь. Позже Грис станет одним из выдающихся последователей кубизма, при этом порвет дружеские отношения со старшим товарищем.
По субботам Пабло посещает Стайнов, относясь к ним с большой симпатией, особенно к Гертруде. Он продает американцам по смехотворной цене, а иногда и просто дарит целый ряд картин, в том числе и свой портрет. Но по-прежнему чувствует себя неуютно в их доме, где в салоне выставлены полотна Мориса Дени, Манженомо, Валлотона, Сезанна, Матисса и других выдающихся художников.
Матисс… он часто встречает его у Стайнов, зная, как они ценят этого художника. Матисса раздражает, что Гертруда восхищается Пикассо. В свою очередь, Пабло иронизирует по поводу Академии живописи и рисунка, недавно открытой Матиссом на улице де Севр. Оба художника имеют своих поклонников, которые еще больше подливают масла в огонь вражды. Причем распространяются настойчивые слухи о том, что когда соперники обмениваются картинами, то каждый из них выбирает у другого наихудшую, чтобы затем посмеяться над ней в кругу своих поклонников. Если верить Андре Сальмону, то «банда» Пикассо, например, забавлялась, стреляя каучуковыми стрелами из воздушного пистолета Эврика по портрету дочери Матисса, радостно выкрикивая при этом: «Паф! Прямо в глаз Маргариты!»
Насколько правдива эта история? Возможно, кто-то из каталонских друзей Пабло и был способен пошутить подобным образом, но не в присутствии Пикассо. «Я запрещаю, — сказал он однажды друзьям, — любому из вас высказываться против него: Матисс — наш величайший живописец». Кстати, Пикассо хранил портрет Маргариты всю жизнь. Более того, его дети, Клод и Палома, часто копировали его, чтобы доставить удовольствие отцу.
Париж. Начало мая 1909 года. Несмотря на календарную весну, непрерывный мелкий дождь делает все вокруг площади Равиньян серым и печальным. И неожиданно в памяти Пикассо возникают солнечные пейзажи Хорты де Сан Хуан и вид самой деревни, раскаленной от жары. Воображение Пабло позволяет ему ощутить опьяняющий аромат средиземноморской флоры… услышать пение цикад, увидеть синеву неба без единого облачка. В его памяти возникло все, что доставило ему радость в 1898 году, одиннадцать лет назад. И он почувствовал настоятельную необходимость вновь вернуться туда. Кроме того, эта поездка позволит поработать какое-то время одному, ощутить полную независимость от окружающих, хотя их отношения с Браком и отличались взаимопониманием.