Он променял свою свободу на пост в Школе изящных искусств и ремесел в «Сан-Тельмо». Кроме того, он исполнял обязанности куратора в местном музее, расположенном в здании муниципалитета. Эти должности обеспечили бы ему достаточный доход для содержания семьи до конца дней, если бы не политические интриги в муниципалитете, которые через два года стоили ему должности куратора. Однако, понимая переменчивый характер политической жизни, он безвозмездно продолжал исполнять обязанности куратора до тех пор, пока маятник жизни снова не качнулся в его сторону — его восстановили в должности.
Рождение Пабло внесло большую радость в жизнь семьи Пикассо. Новорожденный был первым мальчиком у одиннадцати отпрысков дона Диего Руиса Альмогеры, и потому его рождение олицетворяло торжество над, как им казалось, тяготевшим над семьей роком. Появление на свет маленького Пабло вселяло радость еще и в силу драматических обстоятельств при его рождении: ошибка акушерки чуть не стоила ему жизни. Ребенок показался ей мертворожденным, и она оставила его на столе, чтобы уделить все свое внимание матери. Лишь благодаря присутствию при родах дядюшки — дона Сальвадора, который сам был врачом, малыша удалось спасти. Эти часто пересказываемые Пикассо обстоятельства его рождения, когда смерть стояла у колыбели, на всю жизнь оставили глубокий след в душе художника.
…Однажды вечером в середине декабря, три года спустя после рождения Пабло, жители Малаги почувствовали сильный подземный толчок. Дон Хосе, который сидел с друзьями в доме аптекаря, прервав беседу, бросился домой. Он мгновенно принял решение перевезти семью к своему другу, в жилище, подпираемое, как он наивно полагал, скалой Гибралтара, и оттого, по его мнению, куда более надежное, чем его квартира на втором этаже. Пятьдесят лет спустя Пикассо делился с Сабартесом своими воспоминаниями об этом вечере: «На матери был платок, которого я никогда не видел до этого. Отец сорвал с вешалки пальто, набросил его на плечи, схватил меня на руки и закрыл полами пальто, оставив снаружи лишь голову». Путь их был недалек: дом художника и близкого друга Антонио Муньоса Деграина находился буквально в двух шагах. Оказавшись под крышей дома друга, мать Пикассо разродилась вторым ребенком, дочерью по имени Лола.
Муньос Деграин поселился в Малаге, подрядившись расписать театр «Сервантес». В настоящее время некоторые работы этого художника выставлены в местном музее. Его имя широко известно в Испании и менее — за ее пределами. Пикассо в течение многих лет умилял рассказ о том, как однажды Деграин вместе со своим другом возвращался из Рима, где ему удалось добиться некоторого признания как художника. Выйдя из поезда, друзья увидели разукрашенную Малагу и одетую во все праздничное толпу. Увенчанные лаврами и доставленные домой с помпой, они были тронуты проявлением такого большого внимания и решили, что все это празднество было организовано в их честь. Каково же было их разочарование, когда они узнали, что следующим поездом в город прибыл король, чтобы выразить соболезнование жертвам землетрясения, которое совпало с рождением Лолы.
В маленьком музее, где работал дон Хосе, в его распоряжении находилась реставрационная мастерская. В ней он мог работать, не отвлекаясь на посторонние дела: музей был открыт редко. Дон Хосе не обнаруживал оригинальности как художник, хотя и знал свое ремесло досконально. Кроме того, его отличала некоторая ограниченность кругозора. Более всего его привлекал салонный жанр. Звери, птицы, лилии, голуби, случайные пейзажи — вот, пожалуй, и вся тематика его полотен. Он испытывал удовлетворение, когда при изображении пернатых ему удавалось передать какую-нибудь сентиментальную сцену: например, на пару голубков, счастливо восседающих на краю голубятни, ревниво, взъерошив перья, взирает снизу третий. Позднее, когда его небольшая коллекция картин была обнаружена семьей некоего Игнате в Южной Америке (ряд этих картин был принят в качестве уплаты за квартиру), ее сочли нецелесообразным выставлять публично из-за банальности сюжетов полотен. Однако дон Хосе оказался прекрасным педагогом, и его уроки были прочно усвоены сыном. Несмотря на неоригинальный стиль, дон Хосе, испытывая свойственное испанцам страстное влечение к реализму, проявлял склонность к экспериментам, которые человек с более узкими и консервативными взглядами счел бы дурным вкусом. Но и то правда, эксперименты эти не всегда оказывались удачными, как это можно было видеть на примере одного из панно, висевшего в доме его дочери Лолы в Барселоне. Как-то дон Хосе купил гипсовую голову греческой богини, классическую красоту которой он решил использовать для создания образа святой мадонны печали. Он приклеил ей брови и подрисовал золотой краской слезы. Затем набросил на нее ткань, пропитанную жидким гипсом, чтобы полотно прилипло к модели. Он постоянно перекрашивал ее масляной краской, меняя цвет в зависимости от настроения. Однако, несмотря на все эти усилия, произведение, как вспоминал Пикассо, получилось уродливым.