СЮЗАНН: Только час?
ГАСТОН: Да.
СЮЗАНН: Ну и ну. Вас ведь тянуло друг к другу. Ну почему вы, мужики, одинаковы: для вас одного раза достаточно? Почему вы снова не занялись с нею любовью?
ГАСТОН: Я бы и хотел, но она умерла через час.
СЮЗАНН: О!
ГАСТОН: Мы оба хотели еще разок, но я сказал, что мне нужен час, чтобы у меня снова встал. Поэтому я вышел на улицу и сел рядом с кошкой, а немного погодя ее, накрытое простыней, уже выносили из парадной.
СЮЗАНН: Святой Боже!
ГАСТОН: Не скажу точно, но думаю, что это я ее убил (Пауза. Затем ГАСТОН издает низкий горделивый смешок).
ФРЕДДИ: А что Пикассо говорил о моем кабачке? (Начинает просматривать счета).
СЮЗАНН: Говорил, что здесь собираются разные артисты, чтобы обсудить… дайте вспомнить…мала…мана…
ЭЙНШТЕЙН: Фесты? Манифесты?
ЖЕРМЕН: Кому кофе?
ГАСТОН (живо): Как раз то, что надо!
ЖЕРМЕН: Черный или с молоком?
ГАСТОН: Нет, не кофе, а манифест! Мне нужен хорошенький такой манифест. Будет славно проснуться и иметь основание получить свой утренний кофе, не так ли? Мне надо в туалет. (Идет в туалет).
ЭЙНШТЕЙН: Пикассо говорил, что он работает над манифестом?
СЮЗАНН: Нет, нет. Он сказал, что ему это без надобности. Если он начнет сидеть над ним, он обессилеет до того, как закончит его писать. Ах, да, еще одно. Перед тем, как уйти, он подошел к окну, залез на подоконник и с быстротой молнии сгреб голубя. Затем начал говорить с ним, успокаивать его, и голубь уснул. Словно загипнотизированный. Тогда Пикассо высунул руку из окна и бросил голубя. Тот камнем полетел вниз, пролетел два этажа и, когда, казалось, разобьется о землю, перекувыркнулся и стал бить крыльями, как сумасшедший, и затем полетел, полетел прямо мимо нас, над домами, и скрылся в ночи. Тогда Пикассо повернулся ко мне и сказал: «Вот так и я». И ушел.
Можно еще чашечку?
Возвращается ГАСТОН.
ЖЕРМЕН: Конечно. Добавить еще кому-нибудь? (Кто-то отвечает).
ФРЕДДИ: Кто-нибудь может сказать, сколько будет, если от 62 франков 33 сантимов отнять 37 франков 17 сантимов?
ЖЕРМЕН: Почему ты мне не доверяешь, Фредди?
ЭЙНШТЕЙН: 25 франков 16 сантимов.
ФРЕДДИ: Вы уверены?
ЭЙНШТЕЙН: 25 франков 16 сантимов.
ФРЕДДИ: Точно?
ЭЙНШТЕЙН: Абсолютно точно.
ФРЕДДИ: Слишком быстро вы это проделали.
ЭЙНШТЕЙН: Если вы думаете по-другому, я все равно ничего не могу изменить.
ФРЕДДИ: Я это завтра проверю.
ЭЙНШТЕЙН: Завтра будет тоже 25 франков 16 сантимов.
ФРЕДДИ: У меня есть дружок, он отменно считает, он завтра придет и проверит. Он считает все и везде.
ЭЙНШТЕЙН: Вы можете пригласить команду первоклассных математиков, но все равно будет 25 франков 16 сантимов.
ФРЕДДИ И: Хорошо, хорошо.
ЖЕРМЕН: Хватит, Фредди. Поверь ему.
ФРЕДДИ: Вы профессор?
ЭЙНШТЕЙН: Нет.
ФРЕДДИ: Чем занимаетесь?
ЭЙНШТЕЙН: Днем сижу в патентном бюро.
ФРЕДДИ: И что делаете?
ЭЙНШТЕЙН: Регистрирую заявки. Это действительно заявки. Коротенькие. О том, как получить что-то, чтобы сделать еще что-то быстрее.
ФРЕДДИ: А что вы делаете по ночам?
ЭЙНШТЕЙН: По ночам… Да, по ночам появляются звезды…
ЖЕРМЕН: На небе?
ЭЙНШТЕЙН: У меня в голове.
ЖЕРМЕН: А после того, как они из нее исчезают?
ЭЙНШТЕЙН: Я пишу об этом.
ФРЕДДИ: Уф-ф. И печатают?
ЭЙНШТЕЙН: Нет. Пока нет.
ФРЕДДИ: Что ж, не беда, все мы здесь писатели, не правда ли? Он — писатель, который не опубликовал ни строчки, а я — писатель, который ни строчки не написал (Возвращается к своим счетам).