Тут следует оговориться. Еще несколько месяцев назад штурмовики ни за что не осмелились бы атаковать наземные цели до последнего снаряда, до последнего патрона. Сделать это — означало остаться беззащитными в случае встречи с истребителями противника. Но в районе Корсунь-Шевченковского направления наша авиация безраздельно господствовала в воздухе. Бывали не дни, а целые недели, когда фашистские самолеты не смели подняться со своих аэродромов. А если поднимались, то немедленно становились добычей наших летчиков. Воздух, как мы говорили, был чист.
Все дни, пока наземные войска все туже и туже затягивали узел вокруг Корсунь-Шевченковского, мы с воздуха разили врага. Близилась развязка. Немцы предпринимали бешеные попытки разорвать кольцо. Тщетно. Тогда с помощью транспортных самолетов они начали вывозить из «котла» высший офицерский состав и документы.
Как-то под вечер наша эскадрилья возвращалась домой после штурмовки танков. Летим над Корсунь-Шевченковским. И вдруг на аэродроме замечаю пятерку «Юнкерсов-52». Самолеты стоят около взлетной полосы. Ясно, что они готовятся ночью вылететь в свои тылы.
— На аэродроме вижу пять «Ю-52»! — Разрешите атаковать? — докладываю на КП.
Тут же с КП поступила команда уничтожить самолеты.
Мне не верилось, что в самолетах нет людей. Где-то в глубине души была мысль о том, что они забрались в машины, едва «Ильюшины» появились над аэродромом. Правда, закон войны и простая логика подсказывали, что в случае налета авиации нужно немедленно бежать возможно дальше от предмета атаки, но какая уж тут логика, если бьют со всех сторон, не дают дышать.
Мы вошли в пике. С первого же захода подожгли два «Юнкерса». Из самолетов стали выпрыгивать немецкие офицеры; бросая портфели, чемоданы, они кидались в разные стороны. Значит, не обмануло меня предчувствие!
Делаем второй заход, поджигаем три оставшихся самолета и «гладим» аэродром, по которому рассыпались немцы. Довершая разгром, мы всей огневой мощью эскадрильи обрушились на склады и сооружения, уцелевшие после предыдущих налетов.
О панике, царившей в окруженных войсках, свидетельствует такой факт. Однажды после выполнения задания наша эскадрилья возвращалась домой. По дороге от Городища к Корсунь-Шевченковскому я увидел, что на шоссе стоят два ряда грузовиков. В колонне не меньше двухсот машин. Удивило то, что автомашины с грузом стоят среди поля и не видно ни шоферов, ни охраны.
Запросил по радио разрешения атаковать колонну. С КП предложили от атаки воздержаться. Мы набрали высоту, построились в круг с тем, чтобы сразу после получения приказа обрушиться на колонну.
Через несколько минут слышу в шлемофоне взволнованный голос генерала Рязанова: «Отставить атаку! Отставить атаку!»
Что ж, приказ есть приказ. Пошли на аэродром. Лишь через несколько дней узнали, что колонна эта была брошена шоферами. За ней следили разведчики наземных частей. Атакуй я грузовики, погибла бы масса боеприпасов и обмундирования, которые в конце концов целехонькими попали в наши руки.
С операцией в районе Корсунь-Шевченковского связано у меня еще одно интересное воспоминание. Собственно, интересным оно кажется сейчас, а в те дни причинило немало забот и волнений.
Отступая, фашисты оставляли страшные следы варварских разрушений: сожженные города и села, разрушенные фабрики и заводы. Особенно старательно, с немецкой педантичностью, разрушались железнодорожные станции, разъезды. Чтобы замедлить продвижение стремительно наступавших им на пятки советских войск, отступая, они взрывали, уничтожали за собой мосты и даже корежили пути, сконструировав для этого специальную технику, в частности, нечто подобное огромному двухлемешному плугу. Мне уже довелось этот агрегат видеть в действии. Пролетая между поселками, я засекал стальные нити рельсов. Когда возвращались, они уже не блестели на солнце, их не было. Исчезали. Удивившись, я пролетел еще раз и увидел паровоз, за которым тянулось что-то вроде здорового плуга, который и корежил пути. Рельсы свивались в кольца. Я прикинул скорость продвижения паровоза и подсчитал, что за час он может вывести из строя до трех километров пути.
Пролетая над тем же квадратом на следующий день, я того самого паровоза не увидел. Не обнаружил до следующего разъезда. Пролетел над разрушенной линией еще раз и опять безрезультатно. На оставшихся целыми участках путей стояли вагоны, паровозы, а того, с «плугом», не было.