В штаб полка мы доложили о том, что один штурмовик не вернулся с задания. Я подробно рассказал обо всем. В полку пожали плечами, дескать, и такое бывает.
Долго переживать случившееся не пришлось — началось мощное наступление, и мы чуть ли не ежедневно меняли полевые аэродромы.
Лишь через несколько месяцев узнали, что произошло в тот злосчастный день. Рассказал об этом стрелок, находившийся на самолете новичка.
«...Я никак не мог сообразить, что произошло, когда летчик, дав полный газ, стал уходить все дальше и дальше. Я ему кричал, но он ни на что не реагировал. Каким-то чудом проскочили зенитный огонь. Тут подлетели два наших истребителя. Они проходили буквально под самым носом «ИЛа». И тут ничто не помогло. Мы продолжали лететь на территорию, занятую немцами. Истребители оставили нас, когда мы уже углубились километров на 150 в тыл врага. И тут будто просветление нашло на летчика. Он вдруг полетел обратно. Но, увы, попасть домой нам было не суждено. Километров восемь не долетели до линии фронта, кончилось горючее. Он, не выпуская шасси, посадил машину на поле. Страшно было смотреть на летчика. Видно, он понял, что случилось непоправимое. Пот крупными каплями выступил на его лице, мокрые волосы выбились из-под шлема.
— Что будем делать? — глухим голосом спросил он. Ответить я не успел. Со всех сторон к самолету бежали немцы. Я открыл из пулемета огонь. Летчик выхватил пистолет. А немцы все ближе и ближе. Меня дважды ранило. Когда немцы были рядом с машиной, летчик пустил себе пулю в висок. Я попытался сделать еще несколько выстрелов, но потерял сознание...
— Ну, а дальше что было?
— А дальше — лагерь для военнопленных. И голод, побои. Несколько дней назад наши танкисты освободили лагерь и я ушел. Вот, нашел свою часть...»
Мы молча слушали рассказ товарища. И у каждого в голове был один вопрос: так кто же он, тот самый летчик? Трус? Нет, трусом его назвать нельзя. И уж, конечно, не предатель. Кто же? Честно говоря, я до сих пор не могу дать себе ответа на этот вопрос. С тех пор я непременно рассказываю об этом эпизоде всем новичкам. Пусть знают, что и такое бывало на фронте, пусть знают, что война не прощает даже минутной слабости, даже мгновенной растерянности.
На память невольно приходит гибель еще одного нашего летчика — Владимира Потехина. Но это была совсем иная, геройская гибель. Было это в районе города Кривой рог. Наш полк беспрерывно летал на бомбежку гитлеровских танковых колонн.
В тот день мы вылетели двумя группами на село Недайвода. Одну группу вел Пошевальников, другую — Потехин. При подходе к цели попали под сильнейший зенитный огонь и были атакованы истребителями. Группа Пошевальникова, в которой летел и я, сумела быстро отбомбиться и уйти. А у Потехина оказался поврежденным самолет.
Я ясно видел, как его «ИЛ» быстро снижается, оставляя шлейф черного дыма. Стрелок непрерывно вел огонь по истребителям. Последним усилием Владимир направил горящую машину в танковую колонну. И пока он не врезался в самую гущу танков, стрелок вел огонь. Взрыв! Прощай, Володя Потехин, прощай, боевой друг!
Так же погиб на территории Польши летчик нашего полка Виктор Чернышев.
Да, воевали и погибали люди по-разному. И если имена героев на всю жизнь врезались в мою память, если они до сих пор часто снятся мне, хотя после войны прошло пятьдесят пять лет, то фамилии того новичка я не помню. Фронтовая память хранит лишь то, что дорого и свято, что достойно нашей памяти.
Вскоре именно такой же бессмертный подвиг совершил командир звена лейтенант Борис Шапов.
Мы получили задание атаковать технику и живую силу противника в районе Радиул-Алдай и высоту 197. Группу в девять самолетов повел Степан Демьянович. В тот день это был мой второй вылет в этот район. К линии фронта идем довольно плотным строем. Внизу расстилается знакомая местность. Что ждет нас, я уже знал: будут бить зенитки. А будут ли истребители? Прошло не более трех часов, как мы здесь бомбили и штурмовали артиллерийские позиции, замаскированные автомашины и другую технику в садах Радиул-Алдая.
Пересекаем линию фронта. Немецкие зенитки открывают по нам огонь. Снаряды рвутся внизу и впереди. Значит, ставят заградительную завесу, надеются, что мы испугаемся и отвернем назад в сторону. Нам не впервой прорываться через подобные завесы. Но и привыкнуть невозможно, страшно проходить через нее, ибо каждый последующий снаряд может быть твой или кого-либо из летящих в группе. Завесу преодолеваем успешно. Зенитчики ведут прицельный огонь. Ухожу резко влево. Вижу спрятавшуюся автомашину среди яблонь, по ней и открываю огонь из пушек и пулеметов. Трассы идут точно. Думать о зенитках некогда. Уничтожить автомашину — и больше никаких. До земли остается 300 метров, пора бросать бомбы, и только тут замечаю еще несколько автомашин или что-то другое, хорошо замаскированное среди деревьев. Туда и сбрасываю бомбы серией.