Столь разнородный по происхождению контингент нуждался в каком-то консолидирующем факторе, лежащем вне древних племенных традиций, абсолютно чуждых изрядному числу его представителей. И такой фактор был найден в религии – у ирокезов начинают формироваться представления о некоем Великом Духе. Нам, благодаря Лонгфелло, он известен под алгонкинским именем Гитчи Маниту, однако ирокезское его имя – Таронгайавагон. Развивается своего рода дуализм, чем-то напоминающий зороастрийский: у Великого Духа, олицетворявшего собой всё хорошее, имелся и брат-близнец, Тавискарона, концентрирующий в себе тёмные стороны жизни.
Аналогия между ирокезами и пиктами напрашивается. И в следующем разделе я рискну предложить вниманию читателей основанную на ней реконструкцию формирования народа пиктов.
Реконструкция
В прошлом разделе я высказал предположение, что пикты – не какой-то древний народ, наследник мифических доиндоевропейских жителей Британии, а новобразованное объединение, возникшее к началу IV века из осколков различных племён. А теперь давайте напряжём свою фантазию и представим, как это могло происходить в реальности.
Для начала следует вспомнить, что происходило в III веке нашей эры глобально, в масштабах Римской империи, регионально, в масштабах Британии, и локально – в масштабах будущей Шотландии.
Для Рима III век начался со смертью Септимия Севера в 211 году, во время последнего успешного похода на Британию и Каледонию. Последующий период вошёл в историю империи как «Кризис III века», ознаменовавшийся так называемой «чехардой солдатских императоров». Каковая происходила на фоне первого натиска готов на севере и неудачных войн с новобразованной державой Сасанидов, сменивших древних парфянских царей – на востоке. Риму стало не до Британии, и тем более – не до Каледонии.
Однако и без мудрого руководства римской администрации обстановка в южной части Британии оставалась стабильной. Бритто-римское население сумело организовать местное самоуправление. А под конец столетия даже выдвинуло собственных «императоров Британии» – сначала Гаравсия, затем Аллектона, около десятилетия сохранявших независимость от центральной власти. Их скорее можно назвать «императорами в Британии» – они явились предшественниками британских претендентов на верховную власть, появившихся в следующем веке.
Кроме того, III век на Британских островах знаменуется началом экспансии скоттов с запада, из Ирландии, и первыми набегами германцев – с востока. И если в благополучной Римской Британии скотты вели себя относительно мирно, как поселенцы, а германцы вполне успешно отражались, то в Каледонии, не организованной политически и только что пережившей вторжение Септимия Севера, обстановка, видимо, была напряжённой.
В «Легенде о Монтрозе» сэр Вальтер Скотт цитирует шотландскую присказку времён действия романа:
Чей дом сожжён – тот должен стать солдатом.
И примеров этому в его творчестве (как и в истории Шотландии) можно найти много. Включая легендарных МакГрегоров – клан того самого Роба Роя, который, на основании собственной анатомии, возводил свою родословную к пиктам.
Резонно предположить, что принцип этот действовал и за полтора тысячелетия до времён Джемса Грэма Монтроза. И жители земель, разорённых пришельцами с юга, запада и востока, сконцентрировались в местах, с одной стороны, не очень доступных для врагов, с другой – относительно пригодных для хозяйствования. То есть – на том треугольнике востока Средней Шотландии от Ангуса до Морея, который потом и составит ядро Королевства пиктов.
Объединение этих осколков разных кельтских, преимущественно каледонских, племён, родственных по языку и происхождению, в некое политическое образование представляется вполне естественным. Но исторические аналогии показывают, что без внешней консолидирующей силы такие объединения долго не живут. И такой силой вполне могла стать новая религия.
Почему новая? Ответить легко. Древний кельтский друидизм, с одной стороны, был обескровлен тремя веками римских гонений – таких, каким на пространствах империи не подёргалась ни одна религия, кроме христианской. С другой же стороны – дискредитирован военными неудачами и прочими невзгодами. Римская религиозная практика (назвать её религией довольно затруднительно) – была и оставалась чуждой местному населению. Как и митраизм, получивший широкое распространение в легионах империи, в том числе – и в Британии: это была религия врагов. Ну а до успеха христианских проповедей Святого Патрика и его ирландских последователей оставалось ещё около столетия.