Когда ладья нагнала караван, всполошившаяся было охрана купца, с интересом наблюдала за тем, как лихо мутузят друг друга воины из Пограничного учебным оружием. Послышались даже подбадривающие крики и улюлюканья. Правда, пробавлялся этим только мододняк. Те, что постарше взирали на происходящее с уважением, отмечая хорошую выучку и слаженность действий.
Бой вышел как всегда скоротечным. Выучка у воинов равная. Численное превосходство, одних, компенсировалась дракой от обороны других. Абордаж завершился победой нападавших, которая далась им ой как не просто. Большинство воинов разминали ссадины и синяки, потому как прилетало неслабо, от все широкой души. Болезненные всхлипы, сопровождались надсадным дыханием.
— Конец учебной тревоги! Разоблачиться! Оправиться! Привести себя в порядок! Пушкари, разряжай орудие! — наконец послышалась команда полусотника.
И тут же ладья ощутимо потеряла в ходе, так как гребные колеса прекратили молотить плицами по воде, придавая ей ход. Теперь они всего лишь плавно проворачивались набегающим потоком воды, чтобы не особо тормозить ход под парусами.
— Ну что Греков, не скучно тебе? — окинув Андрея взглядом, поинтересовался командир.
— Никак нет, господин полусотник, — гаркнул в ответ боец.
— Это хорошо, — удовлетворенно кивнул командир, и направился на корму, под свой полог, полагающийся лицу начальствующему.
Три года назад, Большой совет Пограничного рассмотрел предложение воеводы о ведении фамилий, от которых поведут свое начало новые роды. Делать это надлежало на основе уже существующих семей, или же закрепить в списках воеводства старые.
Так как матушка Андрея вышла за муж за Зосиму, а за ним не имелось рода как такового, то по предложению Романова, он стал прозываться Грековым. А за главой семейство и все его дети с пасынками.
К тому же, согласно нового закона, помимо фамилии теперь каждый должен был писаться еще и по отчеству. Оно и раньше конечно было, но то больше в общении. Бывало соседи и знать не знали, что сосед их прозывается Перваком, а не Богданычем. Именовать-то могли как пожелается, разве только по православию, а вот в записях уже обязательно уже обязательно в официальной форме.
— Андрюха, вот оно тебе надо было? — потирая бок, возмутился Антон.
— Да как-то не подумал, — почесав в затылке, произнес Андрей, и тут же спохватился, — Тоха, ты-то как? Не сильно я тебя?
— Дышать слава богу не больно, значит ребра целы. Но ты мог бы и не злобствовать так-то.
— Это чтобы Дорофей Тарасович от себя добавил?
— Угу. Господин полусотник может. Ничего. Мы с тобой еще посчитаемся.
— Заметано, — улыбнувшись в тридцать два зуба, произнес парень.
— Вижу дым! — вдруг послышалось из вороньего гнезда.
— Что за дым? — тут же уточнил командир, вышедший из под полога.
— Похоже жилье горит и не одно.
— Боевая тревога! Пятый десяток на греблю! Крейсерская скорость! Пушку к бою изготовить! Иметь в готовности заряд картечи и стрел! Шевелись братцы.
— Не иначе как в Верхней слободе горит. До них уж недалече, — предположил Григорий.
— Хорошо, как просто полыхнул пожар, а не половцы в гости пожаловали, — согласился с ним Андрей
Только вот чего в его голосе больше непонятно. С одной стороны, вроде как и не желает, чтобы поселение пострадало от нападения. С другой, хочется, чтобы это было именно так. Еще и по телу пробежался зуд нетерпения, окончательно угнездившись меж лопаток и не желая оставлять тело.
Вскоре из-за очередного поворота появилась объятая пламенем Верхняя слобода. Первая перед порогами, откуда либо шел сплав, в высокую воду, либо начинался волок. У полыхающих стен видны всадники, сбивающие в колонну полонянников.
— Четвертый и третий десяток сменить на гребле пятый. Самый полный вперед. Еразм, попадете в половцев?
— Так точно, господин сотник. Только разброс будет большим, можем и в своих попасть, — отозвался командир орудийного расчета.
— То как Господь решит. А попадете, может оно и лучше, чем в неволе-то, — произнес Дорофей Тарасович, который и сам успел хлебнуть неволи полной мерой.
— Слушаюсь. Стрелами, заряжай. Прицел двадцать. Целься во всадника на белом коне, что правее полоняников.