— Тебя кормила Мия и Кито, — угрюмо ответил мальчишка. — Пару раз Нина.
— Тебя я тож помню, — сказала Рюга, цапнула первую ложку. — Горячее, блин!
— Она не горячая, просто от этой болезни поднимается чувствительность языка и желудка.
— А тебя что, не берет.
— Видимо, я уже переболел когда-то.
— Ясно.
Рюга глянула на кашу, та едва дымилась, да и сама она знала, что мальчишка прав. За те короткие промежутки, что гонкай приходила в сознание, она чувствовала только раздражение с безнадегой. В позвоночник будто заколотили гвозди, а любой дискомфорт будь то намятый бок, или зуд в ухе, усилились втрое.
Наэль чуть закатил глаза, подул на ложку, протянул гонкай. Рюга съела половину.
— Больше не хочу.
— Брат Кито сказал, что ты должна съесть и выпить все.
— О… не думала, что ты соизволишь его так называть.
— Не думал, что ты знаешь такие слова.
— Слышь малой, я вот подлечусь и всыплю тебе за дерзость.
— Не сдерживайся, выздоравливай.
Наэль поднес к губам Рюги очередную ложку. На миг его пробрал холодок при мысли, что она оттяпает ему пару пальцев. Но гонкай покорно продолжила есть.
— Слушай, тебе кошмары твои… вещие, снились еще?
— Нет.
— А когда тех пиратов заколол? Весной.
— Да, они снились.
— А до этого.
— Почему спрашиваешь, совесть мучает?
«От сопляк! — подумала Рюга, тут же вспомнила бредовые сны, в которых все больше закручивалась спираль абсурда. В сюжеты, где она убивает надзирателей в пещере и особенно на пляже, втягивались все кого она знала, чаще других Хан, — черт, я что, хочу совета от мальчишки? Он-то убивал уже…, а я…»
— Когда мне снится такое, я представляю раскаленный нож, который выжигает сон, — сказал Наэль.
— Выжигает?
— Да, как будто открытую рану, но я представляю, что он сжигает вообще все и всех, даже пепел, потом пробую заснуть заново.
— И как это помогает?
— Не знаю, у меня работает.
— Ясно… Ой. не хочу я эту дрянь пить! — Рюга отвела голову, будто к ней поднесли жидкий навоз на лопате.
Наэль закатил глаза, зажал гонкай нос.
Так Рюга смогла залить в себя почти все.
— Молодец, — сказал Наэль.
— Я тебе зверушка, что ли!
Он не ответил, собрал поднос, пошел к выходу.
— Спасибо за совет.
— Не за что.
Дверь закрылась.
— Я попробую.
Рю держит чью-то руку. — «Я ребенок», — думает юная гонкай. Она чувствует, что сестра осталась дома. Девочка сжимает длинные пальцы еще сильнее, их шесть, а на кончиках когти, выкрашенные лаком, точно лепестки, аккуратные, изящные, острые они почему-то не пугали ее.
Рю смотрит на рукав длинного кимоно плечо ее матери так высоко, что она едва видит лицо. Черные волосы с красными и белыми прядками раздувает ветер, что несет запах вишневых лепестков. У женщины подчеркнутые скулы, острый нос, что начинается ото лба, но выгнутый лодочкой, не как у гонов.
— Мама ты красивая, — говорит Рю
К ней поворачивается лицо, она знает его, оно не пугает. Рю видит его. Красивое. Удлиненные уши, розовые круги на лбу и щеках. Мертвенная, серая кожа.
Алые глаза.
Черная склера.
— Ма… ма.
Рю смотрит на руку женщины, понимает, что в широком рукаве их две, она снова считает пальцы и осознает, что их шесть.
Когти.
«Почему я не боюсь ее?» — думает Рю.
— Моя дорогая, тебе нельзя помнить об этом, — сказала женщина голосом, который можно было бы спутать с мужским, но он же был и мелодичным, и успокаивающим, и, нечеловеческим.
Женщина поднесла палец к губам. Рю немного успокоилась, но когда алые уголки растянулись, она увидела зубы.
— МАМА!
Раздался грохот.
— Рю, все хорошо, — сказал Мия, — это кошмар, просто гром. — Девушка гладила гонкай по лбу и волосам. — У тебя жар.
Белые глаза уставились в черный потолок, Рю тонула в этой темноте, пока Мия не положила ей холодную тряпку на лоб.
— Тебе приснилось что-то плохое?
— Нет, — ответила Рю, — мне ничего не снилось.
Мия в очередной раз подумала, что белая сестра, в отличие от красной, не помнит своих снов. Не видит узоры в облаках. Накоротко Кристория вспомнила все те ситуации, когда она рассказывала Рю сновидения, а та лишь хлопала глазами и пыталась относиться к ним серьезно, не отличая рассказ от действительности.
— А мне снилось, что у Мастера Шо уши Кито, — с улыбкой сказала Мия.
Рю представила. Почему-то в ее воображении уши на высоком лбу старичка росли по бокам, он показался ей грустным, отчего ей стало жалко воображаемого Мастера.