— Да-а-а, — сказал Лобановский, когда мы вышли к панорамному иллюминатору.
Что тут еще скажешь?
— Колоссально. Который год в строю, а такого не видал, — признался Кожемякин, восхищенно цокая языком.
Если не отвлекаться на потрясающий космический пейзаж (очень хотелось), то перед нами предстала картинка следующего наполнения.
Ремонтные доки, не менее сорока. Пять или шесть танкеров. Пять орбитальных крепостей. Сотня, а то и больше, причальных модулей. Наверное, десятка три магистральных контейнеровозов. Все это стадо посажено на исполинский крест соединительной арматуры — путепроводы, энергетические магистрали, станции связи в мириадах габаритных огней, лазерной посадочной подсветке, лучах прожекторов…
Завод «Абигаль» возле Цандера — самый крупный орбитальный объект Великорасы — рядом просто потерялся бы.
Я думаю, что поперечник базы был не меньше пятнадцати километров!
А вокруг…
К причальным модулям стыковались звездолеты. Линкоры, авианосцы, фрегаты, мониторы, тральщики, буксиры, десантные корабли — весь спектр боевых средств. Возле танкеров — очередь на заправку. Кое-кто уже в ремдоке, лишь корма наружу.
Рядом с базой целая орда буксиров ориентировала престранную конструкцию — три орбитальные крепости типа «Кронштадт», состыкованные вместе и закрытые по периметру чем-то вроде выносных противорадиационных экранов.
И флуггеры. Стаями. Роями. Очень много.
— Коллеги, как вы думаете, как по этим трубам перемещаться? — Оршев указал на несущую арматуру базы. — Ведь из конца в конец такая прогулка получится, не приведи Господь!
— Я думаю, там устроены тоннели монорельсов. А может, даже мобили ходят, — предположил я.
— Ну уж и мобили! Ты думаешь, что на всю эту громаду хватит дейнекса? Чем ты притяжение формировать собрался? — скептически сощурился Сестрорецкий, штурмовой комэск.
— Я не знаю насчет дейнекса… — начал было я, но меня прервал новый сумрачный голос, приобщившийся к разговору:
— Зато я знаю. Знаю, что ни тебе, ни мне это проверить не светит.
Мы обернулись. Здравствуйте! Мрачный пилот — это был именно пилот — не кто иной, как Сергей Цапко. Истребитель из первого довоенного состава И-02. Сергея сбили в ходе Кларо-Лючийской оборонительной операции, он здорово обгорел и был переведен в тыл на лечение.
— Здорово, Серега! — заорал Кожемякин и сграбастал того в свои медвежьи объятия.
Сухощавый Цапко погрузился в пучины кожемякинской радости по самую макушку, лишь темные волосы торчали наружу.
— Пусти, дурак здоровый! — потребовал он и был освобожден.
— Я все гадал, а вдруг тебя комиссуют! — Кожемякин отстранился, разглядывая старого товарища.
— Хрен им, — коротко бросил Цапко и нахмурился.
— Так тебя вроде как должны были на транспортник перевести, с такими-то ранениями!
— А вот хрен им. — Сергей не производил впечатления многословного человека.
Я его немного знал — виделись еще во время Наотарской драки. Другая эскадрилья, поэтому знакомство было, как бы поточнее сказать… да не было никакого знакомства! Цапко с нами, кадетами, даже не здоровался, и говорил о нас в нашем присутствии исключительно в третьем лице — «они», «эти»…
Даже покойный Готовцев, тогдашний комэск-2, отличавшийся крутым нравом, снисходил до нас, салабонов зеленых. Но только не Цапко.
Хмурый, неприятный тип. А погляди ж ты — я обрадовался ему, как стопке водки с похмелья! Наш, какой бы он ни был, а наш!
Перездоровались.
— Егор Северович, дорогой, а что же Ибрагим нас чурается? — спросил Сестрорецкий, имея в виду Бабакулова. — Он же любопытен, как ребенок, и ценитель прекрасного!
Перст штурмовика панибратски прошелся по сияющему в иллюминаторах Млечному Пути.
— Дурак. Как есть дурак, — ответил Кожемякин.
— Это еще почему?
— Это потому, что Бабакулов — натура чувствительная, в отличие от тебя. — Егор заложил пальцы за пояс. — Сколько он за полгода друзей схоронил? Вот то-то и оно. После смерти Васи Готовцева Ибрагим очень не в себе. Как узнал он, что Вася погиб, так не узнаю с тех пор отца командира. Не узнаю. Не запил бы!
— Лучше бы запил. Помогает. — Цапко высказался жестко, но по сути. — Скажите лучше, где Пушкин? Говорят, Сашка теперь такой сделался сокол, что почти орел!
— Лейтенант Пушкин в специальной командировке, — доложил Лобановский.