Через некоторое время руководитель бригады отправился в пилотскую кабину, и, возвратившись, объявил.
— Мужики похоже на сегодня отлетались. Неполадки в двигателе. На режим невесомости выйти не сможем. Идем домой.
Получалось, что напрасны были мои переживания, эмоции.
Оказалось, что масляные редукторы принудительной подпитки двигателя в невесомости не достигали полной мощности. Различие было небольшим, но во время режима невесомости, оно могло сказаться резко отрицательно на работе двигателя, и, следовательно, на поведении самолета. Командир корабля был, конечно, прав, решив после двух попыток возвращаться на аэродром.
После посадки авиационным специалистам дали два часа на ремонт, но желаемого результата добиться не удалось. Было принято окончательное решение о переносе полета на «невесомость» на следующий день.
Итак, мой первый старт оказался неудачным. Я как будто бы побывал в роли дублера космонавта, уже побывал одной ногой «там», но в последнюю секунду какая то сила взяла и вышвырнула меня «оттуда».
Врач, услышав решение, вынул из кармана целлофановый пакет и улыбнулся.
— Эх, жизнь. В кои то веки была возможность оказать помощь человеку, впервые летящему в «космос», и то не вышло.
Кто-то засмеялся.
— А если бы он ему не понадобился?
— Это в первый то раз? — Удивился доктор, а глаза его лучились добром, участием. — Не знаю таких. В крайнем случае, если бы он посчитал себя исключительной личностью, есть тысяча способов довести человека до нужной кондиции. Например. Рассказать несколько соответствующих моменту историй.
Я вдруг отчетливо понял, что каждую секунду, с того момента, как я попал в этот коллектив, обо мне здесь никто не забывал, хотя внешне это никак не проявлялось.
По тому, как обо мне заботились перед полетом и в полете, как иногда грубовато, по мужски, но участливо давали советы, было ясно, что никто и никогда не стал бы доводить меня «до кондиции». Но сейчас психологическая разгрузка нужна была всем, а я был идеальным объектом для дружеских розыгрышей. И я не обижался. Более того, мне уже самому было весело и совсем не страшил очередной полет. Я начинал тоньше чувствовать ритм всеобщей деятельности и пружины взаимоотношений в этом маленьком, но безусловно дружном, коллективе. У мен появилось полное доверие к этим людям и технике, с которой они работали.
Восторженные мысли о новом завтрашнем полете не покидали меня в тот день.
Но утром второго дня тревожные мысли, однако, вернулись ко мне, но уже не столь сильно заставляли сжиматься сердце. Борьба с самим собой временами напоминала игру, и где то в глубине души я уже смеялся над собой, но… лететь не хотелось. Возможные опасности как то отдалились и существовали сами по себе, но нет — нет да и вспоминал я крепкие шутки коллег по полету, и почему то представлял себе падающий самолет.
К счастью, дома обстановка изменилась. Никто меня уже не отговаривал от полета. Лишь иногда родители сочувствующе посматривали в мою сторону.
Утром, как и накануне, я был первым на месте сбора. Забрался в автобус, сел на заднее сиденье, притих и вскоре, пригревшись, задремал.
— Да ведь он, поди, ночевал тут. Боялся, что не сможет оторваться от теплой подушки. — Смех разбудил меня, и всю дорогу до аэродрома я снова был объектом шуток и веселых розыгрышей. Но уже ничего не задевало моего закаленного самолюбия. Да, собственно, и тон шуток был совсем иным. В них не было настороженности, сомнения. Похоже было, что меня приняли в число своих. Разговор шел откровенный, как с равным.
Привычно прошел взлет и набор высоты, и снова так же быстро переодевались космонавты, готовясь войти в скафандры, а инструкторы придерживали их, проверяя каждую деталь экипировки. Так же тщательно устраивался телеоператор, а рядом с ним фотограф.
А вскоре я услышал знакомую команду: «Приготовиться невесомости…». Вчерашний рубеж был достигнут.
Через несколько секунд из динамика раздался голос командира экипажа.
— До режима 5 секунд.
Движение в салоне прекратилось. Все были готовы, хотя еще секунду назад казалось, что еще долго будем устраиваться, примериваться, проверять и подгонять.
Телеоператор ободряюще подмигнул мне. И в это время из динамика послышалось.
— Режим!
Парашют вдруг стал тяжелым, и меня чуть наклонило вперед. Чтобы улучшить опору, я инстинктивно слегка согнул ноги в коленях, напрягся. Левой рукой я продолжал держаться за поручень, правой подхватил парашют снизу, облегчая давление лямок на плечи.
Перегрузка нарастала, но летчик вел самолет устойчиво. Из стороны в сторону, как на ухабах, нас не бросало. Голова становилась тяжелой, и ее все сильнее и сильнее клонило к груди.