Утром Орлова было не узнать. Ходил по стоянке хмурый, в разговоры ни с кем не вступал и все поглядывал на самолет, в котором сидел Пушкарев. Когда летчик проверил аппаратуру и спустился из кабины на землю, Орлов подошел к нему и как отрубил:
— Пушкарев, сегодня не полетишь.
— Почему, товарищ капитан? — с достоинством спросил Пушкарев.
— Как спал?
Пушкарев удивленно пожал плечами:
— Нормально.
— Где там нормально, — бросил в сердцах Орлов, — всю ночь «бочки» крутил! Вокзальный сон летчику не годится.
Пушкарев невозмутимо развел руками:
— Холодно было, вот и крутил.
— Это здесь-то холодно?
— На заре свежевато, — сказал Пушкарев и для большей убедительности поежился.
— Не темни, зори здесь теплые.
Почувствовав реальную опасность, Пушкарев насторожился.
— Товарищ капитан, я отдохнул. Я готов лететь.
— Сказал: не полетишь, значит, не полетишь, — повторил Орлов и с досадой добавил: — Сам себе крылья подрезаешь.
«Не полетишь»! Любому летчику, от новичка до аса, пронзит душу эта жесткая мера воздействия. В авиации нет суровее наказания, чем отстранение от полетов. Товарищи будут летать, а ты дежурить, а еще хуже — без дела слоняться по самолетным стоянкам.
Пушкарев смутился и побледнел. Если бы Орлов на него накричал, было бы куда легче. Тогда бы и он попытался ему доказать: все это, мол, пустяки. Великое дело — недоспал. Врачи навыдумывали эти всякие режимы, няньками за пилотами ходят. А что ему, молодому, сделается? Чего-чего, а здоровья ему не занимать. Но сейчас перечить командиру звена был не в силах.
Пушкарев виновато смотрел на Орлова и не верил, что он может пойти на такой решительный и в то же время нежелательный для самого шаг. Он все еще надеялся — Орлов передумает, махнет рукой: «Ладно, лети! Лети! Вернешься — поговорим!» Пушкареву казалось: все шло именно к этому. Минутное смущение прошло, лицо оживилось, в добрых карих глазах замерцали искорки самой надежды. Поддавшись настроению, Пушкарев доверчиво посмотрел на командира звена.
— Что я такого сделал, товарищ капитан? — сказал он, пытаясь как-то сгладить неприятный для обоих разговор. В это самое время у него шевельнулась и явственно всплыла мысль о Марине. Как она там одна?.. Никто ее не встретит, все ей в городке чужие, где ей там приютиться… А он не знает, когда вернется.
Это была та самая мысль, с которой он ложился спать и не раз просыпался ночью. Оттого и спал неспокойно, как на вокзале. Недаром говорится: сон в кручине, что корабль в пучине. Когда не спится, какие только думы не одолевают. А едва задремал, сон приснился. Обступили его со всех сторон участники полковой художественной самодеятельности. Музыканты, танцоры, декламаторы. И все к нему, как в фильме «Волга-Волга» к Бывалову: «Есть у вас таланты?» Но Пушкарев никогда не был артистом, пусть даже самодеятельным. Он отмахивается рукой, а в это время из-за его спины раздается молодой задорный голос: «Есть у нас таланты! Меня записывайте». Это его Марина. А тут откуда ни возьмись в образе похитителя красавиц, волшебника страшного Черномора — капитан Широбоков: «Первая уловка — записаться в самодеятельность». От его слов мурашки по спине побежали. И сон как обрезало.
Пушкарев вспомнил эту ночную чехарду, и ему неудобно стало перед Орловым. Какой-то дурацкий сон вывел из равновесия боевого летчика-истребителя. На что это похоже?..
Только полетом Пушкарев мог загладить свою вину перед командиром звена. Но тот был неумолим.
Орлов, отличавшийся на аэродроме взрывчато-коротким словом, точным, порывистым жестом, вдруг стал неузнаваемо инертным. Он нехотя приподнял голову:
— Что сделал, что сделал?! Режим нарушил! Этого тебе мало?! — укоризненно сказал Орлов. Он помнил, какие испытания могут ожидать эскадрилью, звено и самого Пушкарева, потому и был к нему беспощаден. — Спрашиваешь, будто первый день в авиации, будто не знаешь: оружие летчика не только крылья и ракеты, а и нервы. Нервы, мускулы, глаза, мысль!..
Орлов сознавал, что беспощадно он поступал не столько с Пушкаревым, сколько с самим собой. Все равно что не летчика, а самого себя отстранял. Ему легче было бы выпустить Пушкарева в полет. Формально он не видел причин держать его на земле. Но у Орлова не было и уверенности, что Пушкарев образцово выполнит задание. Случись неудача, он подаст повод майору Зварыгину окончательно настоять на своем, перевести летчика из его звена. Потому Орлов шел на все, даже против самого себя. Пусть Пушкарев покажет свое умение в деле, тогда и постоять за него будет легче. Совсем не случайно Орлов не планировал Пушкарева первым. Сперва Широбокова и Костикова, потом его. Проторенная дорога короче любой другой.