Смена. Никифоров наскакивает у борта на Боброва и основательно так припечатывает. Сева сползает на лёд. Шувалов с разбега заезжает Никифорову локтем по зубам. Никифоров в кровище уходит в раздевалку. Шувалова удаляют до конца матча.
Играем в меньшинстве. Наши никак не могут выбросить шайбу из зоны. Спартаковцы бросают, но Пучков раз за разом отбивает. Вот отбитую шайбу на пятачке подхватывает Новожилов. Уходит от одного, пробрасывает мимо второго, выходит один на один, и не сближаясь аккуратно бросает в угол. 8:1. Вратарь гостей опустив плечи едет на скамейку после грозного крика тренера Игумнова. Смена вратаря происходит под вопяще-орущий хор болельщиков. Каждый хочет выплеснуть в чашу стадиона свои резервные децибелы.
Финальный свисток застал наших в атаке. Я от переполнявших чувств начал ритмично кричать: "Мо-лод-цы! Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!". Изотов с Ваньятом подхватили. Вскоре вся Северная трибуна, а за ней и все остальные орали болельщицкий клич из будущего.
Аня позвонила на вахту, и попросила пойти с ней на день рождения к подруге. Отказался. Ибо не фиг. Итак держусь еле-еле боясь рухнуть в пилюлькин омут. Как там наш новый сосед пел: "Первым делом – самолёты…"
На вечерней пробежке Любочка предложила Колобку научить её играть в шахматы. У неё родители и брат уехали с ночёвкой к родственникам. Колобок долго мялся, но отказался. Тогда "красавчег" Амосов вызвался помочь в этом деле. И прямо с пробежки они побежали к шахматной доске.
Ночь. Лежу вот, думаю. Сталину с водным стадионом – это не помощь была, а фигня. У сына вождя народов столько косяков, что стадионом меньше или больше – без разницы. Был бы человек, а дело – найдётся… А вот с Кореей может прокатить. Только как бы до ядерной войны не дошло. И у нас, и у них полно политиков и генералов контуженных на всю голову. Стремновато. Но, дело сделано – будь, что будет.
4 февраля 1950 года.
На утренней пробежке барышень не было, и Амосова забросали ехидными вопросами "по теории шахмат". Типа была ли вертикальная рокировка и т. д… Тот долго отнекивался, но потом признался, что для обращения с целками не создан.
– Целоваться не умеет, в рот не берёт, спереди – нельзя, сзади – больно. Промучился целый час, плюнул, и ушёл, – вздохнув, поведал местный Казанова, – То ли дело с дамами. И накормят, и напоят, и сюда можно, и сюда нужно. А за второй заход и подарок могут сделать. (смотрит на свои часы). А эта… Как озабоченная блядь… Может кого другого ждала?
И смотрит на Колобка так с ухмылочкой. Невысокий Васечка подошёл к огроменному Серёже. И, как даст коленом по яйцам. Дон Жуан согнулся – видать точно попал. А Колобок посмотрел на всех и сказал:
– Кто про Любочку плохо скажет – будет иметь дело со мной. Она член нашей команды, а я её капитан. Всем понятно?
Такие вот у нас теперь разминки.
Позавтракали, лежим, отдыхаем. Спрашиваю у Колобка:
– Вась, а ты на Олимпиаду хочешь попасть?… Ну, в далёкую страну?
– Конечно, хочу, – загорается тот, отложив книгу, – а, что нужно сделать?
– Для начала медали с хоккейным и футбольным ВВС выиграть. А потом… – останавливаюсь, и подумав, продолжаю, – У меня есть мечта. Я мечтаю, чтобы советские люди гордились нашим футболом. Я мечтаю, чтобы наши команды играли в красивый футбол. Я мечтаю играть в такой команде.
– А где играть? – взволнованно произносит сосед.
– Для начала в горьковском "Торпедо" у Маслова. А потом поглядим? Ты со мной или здесь останешься?
– С тобой, – на автомате отвечает Колобок, но подумав, добавляет, – только меня вряд ли отпустят.
– Это я решу, – решительно заявляю я, – а с авиацией всё?
– Ага. Изотов спросил, а не оборзел ли я, – потом добавил, – он не так сказал, а матом, но смысл такой…
– Понятно, – говорю, – у нас перед южными сборами неделя отпуска. Сгоняем в Горький? Я Маслову позвоню сегодня. Мне Гранаткин его домашний номер дал. Ну, ты как?
– А поскакали, – говорит Васечка, и оседлав мою клюшку по-кавалерийски скачет вокруг стола размахивая над головой полотенцем.