Симонова Дарья Всеволодовна Пинг-понг жив
Мы его слушались, хоть он и улыбался предательски, и не появлялся, когда его ждали, и обманывал до обидного легко, а если гостил, то выворачивал дом наизнанку и ломал любимую дедушкину трубку, единственную память... Не любил фетиши, плевать хотел на них, обсмеивал, и сам после себя почти ничего не оставил, разве что шарфик полосатый, поеденный молью. Но это из того, что осталось мне, - а я, может, чего не знаю, не факт, что кому он и миллионы не припас в тайничке за домом, почему нет, с Марсика все станется. У него имя уменьшительное получалось кошачьим, но все потому что мама назвала его невообразимо - Марс. Она сочла, что раз у ее знакомой модистки дочка Венера, то какие тогда возражения. Марс - бог войны, ему приносят жертвы, чтобы победить? Тогда имя "в руку".
Венера, кстати, здравствует по сей день, но кто бы мог предположить, что она - ружье, стреляющее в последнем акте. Не ружье, конечно, а дамский короткоствольный пистолетик, забыла, как называется, не забыла - никогда не знала, не люблю оружие.
Марсик любил гнездиться в центре города, среди архитектурных излишеств, где плюнь - попадешь в гида с японцами или в маршалла на "Чайке", если лет сорок назад.
...больше всех машин на свете я люблю нашу Чайку. Феррари-муррари против Чайки - купчишка в фальшивой бирюзе. Марсик, впрочем, не чересчур играл в сноба, и не гнушался выбираться к друзьям на выселки. Но уж на праздники пропадал в лучших домах, никому из нас неведомых, "но милых". Мама родная, как я ему завидовала! Особенно на Новый год. Все вранье? Нет, во мне дело, я смакую блестящую брехню про посольских отпрысков, лобстере в аквариуме и крошечной морской живности, запечатанной в перстень. Красиво и жестоко - маленький осьминожек замурован на ПМЖ в безделушке. Марсик утверждал, что владелица медленно сходит с ума от жалости, ей подарил эту похабень один грек. Онассис, наверное... Надо ли писать Онассиса с двумя "с"? По-моему, это излишество...
Четыре Стоящие Вещи империи (из тех, что не в стол): песня "День Победы", Олимпийский Мишка, отечественные мультфильмы. И "Чайка" определенно. Стоило ли ради них столько людей загубить... Перебились бы без Мишки, и без мультфильмов. Только не надо про Микельанджело, заколовшего безымянного служку ради достоверности шедевра! Я исповедую мещанский гуманизм, я за теплую пестроту impression, за то, чтобы все живы и никаких злодеяний, в том числе в пылу творения. Ко всем лешим катитесь красоты диктатуры на крови и обагренная живопись туда же. И если Буонароти бесчинствовал в Сикстинской Капелле, то вот вам истоки католической манеры каллиграфично выписать христовы раны на своих статуйках, все эти струйки и кровавые слезки, вылупившиеся у восковой Марии в заштатном испанском городке и прочие мурашки для туристов. Отказать!
Я ни разу не была у Марсика на дне рождения, он его справлял последнее время с вычурной простотой - по свидетельству очевидцев. Три баллона пива, таранька от двоюродных родственников, ранние сумерки, цитаты из Лао-дзы и иже с ним, потом все ложатся на пол и смотрят телевизор, фильмы категории "В", то есть не номинированные на "Оскар" ни с какого боку. Вот это восточное в нас - мы тяготеем к церемониям. Вручение голого лысого блестящего андроида с мечом и все сопутствующее... но это еще ладно, - вручение категорически не про нашу честь, значит, двойной тотем, церемония любви к церемонии, метацеремония, и куда бы делась эзотерическая харизма, если б ее можно было "потрогать". Мы, конечно, отчасти знакомы с одаряемыми голливудскими неврастениками в швейцарских часах, то есть между нами не больше шести рукопожатий, как обнадеживает статистика, но жизни грешной дай бог на одно хватит в том направлении...
"Родню с таранькой" я видела однажды - чудные хлебосольные люди, трогательные, как зимние воробушки. У меня тоже есть такая: летом они наезжали к бабушке и наполняли дом свежайшими развлечениями типа походов на пруд, ловли раков и размещения рыбных гирлянд на чердаке, что называлось "вялить"... Лучистое теплое семейство, мама и дети кудрявые, папа лысоватый, компанейский... - даже в экстерьере гармония! По незрелости я не раз хотела к ним дезертировать, когда у ближних завязывались неурядицы. Нам-то с братаном недосуг было добраться до мирных летних радостей, мы были так заняты вредительством - натягивали нитки через переулок, спускали кошек под гору в закрытой таратайке, мастерили могильные холмики из несчастных алкашей, рухнувших в тополиную тень... Сходство воспоминаний сближает несказанно, хотя отнюдь не свидетельствует о родственности вспоминаемого: богач и бедняк, толстый и тонкий, негр и чукча могут на удивление созвучно ностальгировать, суть не в континентах, кастах, сословиях, расах и даже не в половом признаке - у нас у всех абсолютно одинаковый орган радости внутри. Это мне сказал Марсик, когда мы познакомились. Он уже тогда начал свой поиск закономерностей, читая Лао-Дзы и даже Дарвина. Ни один из моих друзей ни до ни после не читал Дарвина. Думаю, что в честь Марсика, то есть в честь памяти о нем, завидя читающего Дарвина, я теперь пойду за ним на край света, - и пусть тогда будет лето, не слишком жарко, но солнечно и одиноко, воскресные дымящиеся улицы, пустые, напряженные городские мышцы, все в саду и должно произойти то, что никогда не происходит, и несолоно хлебавши возвращаешься домой без приключения, зажигаешь свет, и хмель еще не вышел, и так все никчемно, ты как перст, а все твои в саду... вот чтобы миновала сия чаша, пусть встретится мне Читающий Дарвина в фиолетовых очках, рыжей рубашке в мелкую черную полоску с ключами на цепочке, который открывает лучшие таинства мира, у которого, как у Марсика, между иронией и издевкой пролегает уютный язык полуслов-полужестов, которым он изъясняется с нами. То есть - Марсик с нами, а тот, кто встретится, - с тайно любимыми. Марсик нас обязательно любил, мы - первые сливки, снятые им с 16-летия, до нас у него только дворовые компании и связь с маминой подругой. Да мало ли что было еще, но тому верить не стоит, то - бижутерия и алмазная пыль, которая требуется начитанным отравителям (подумать только, какое дорогое и вычурное злодеяние - подсыпать драгоценную россыпь в чай - и жертва три дня в летальных муках!) Не скажу, что мне неважно, что с Марсиком было когда-то, я теперь каждую крупиночку о нем собираю и кладу в несессер, который украла у ушлой квартирной хозяйки, которая купила его в Таиланде и собиралась сбагрить одной гимназистке на бедность, но я сочла себя априори беднее той гимназистки (ведь у богатых кто друзья и дети друзей? Тоже богатые, конечно, а если есть бедные, то им дарят совсем другие вещи, например, модные крышки для унитаза, или сам унитаз, или биотуалет, на худой конец, - одним словом, сугубо функциональное, симпатичный бисерный несессерчик, конечно, так никогда никому и подарен не был бы, если б не моя инициатива!) И вот я, предварительно набрав кислорода в рот, просвистела "да", на вопрос, нравится ли мне эта безвкусица. Она говорит - забирай. А потом - подожди, мол, еще спрошу кое у кого. И зажучила. А потом однажды вздыхает, якобы, в неловкости вся: съехать, мол, тебе придется от меня. А ведь обещала, что я буду жить у нее долго и счастливо! И я так обиделась, и были ноябрьские дожди, мое шматье в мокрых картоночках из-под бананов... В общем, я впала в малодушие, ничтожество, меркантильную ревность, и вещицу хапнула. Теперь храню в ней самое дорогое: бабушкин крестик, адрес одного таксиста в Нью-Йорке (потому что мне лень переписывать в записную книжку эту несусветную "черную мессу", где дом наперед улицы, и я не умею каллиграфично вывести рогатку Y), несколько незначительных писем от значительных людей, шарик тигрового глаза, и схема, которую давным-давно рисовал Марсик, чтобы я не заплуталась в столице и нашла его первую резиденцию. Ну это было, скажу я вам! Марсик всегда с нежностью отзывался о тех изумрудных стенах в Микки-Маусах, низеньких строениях, которые обзывались "стульчаками" и "стольчаками", статуэтку явно на тему Самсона, раздирающего пасть то ли свинье, то ли бульдожке (эта часть композиции скульптору удалась с чрезмерным гротеском), - с темно-красными следами, между прочим, не исключено, что крови! Но подозрения-то бутафорские, для воспитания детективных чувств, и жить бы тут да жить, хозяева еще в доисторические времена имперской дружбы с угнетенными уехали в Алжир, потом пошло-поехало до Швейцарии (надо заметить, что альпийский локоток от африканского севера близехонько, а ты попробуй укуси!) Шустрые благодетели... но и они не без изъяна, пришлось Марсику со всей оравой нахлебников и кредиторов освобождать ширпотребную эклектику, путешественники надумали от него избавиться. А что если останься все как было, Марсик до сих пор бы, по-прежнему, как обычно? Дома и судьбы проходят сквозь нас бок о бок, и неизвестно, что первичней. Сдающие нам счастливые апартаменты - не они ли ангелы по совместительству, счастливое время - не есть ли счастливое место прежде всего, которое до нас уже "нагрели" светлой полосой иные обитатели.