Сегодня Алёше совсем плохо, он весь день пролежал на дне лодки. Я тоже теряю силы, но по моим подсчетам скоро побережье, а в дельте Енисея, всего в паре сотен миль, «Крачка». На яхточке стоит керосиномотор болиндера, и она сможет быстро подойти к нам. Утешаю этими рассуждениями Лёшку, но сам понимаю, что в Пясину Витюня зайти не сможет – значит, мы должны дотянуть до берега моря.
Не вёл записи около недели. Лёша совсем плох, устроили днёвку. Уже третий день приливы поворачивают течение реки вспять, а это верный признак моря! Всё время идём вдоль левого берега, чтобы оказаться у южного берега Пясинской губы. Сегодня, пока Лёша спал, я натянул антенну и попытался принять работу «Крачки». На детекторный приёмник не слышно ничего, а включать в схему реле Папалекси не решился – их всего два, а проработать такое реле может от силы несколько часов. Оба они понадобятся, чтобы установить устойчивую связь с яхтой, когда придёт время.
Ещё неделя. Лёша не приходит в сознание. Боюсь, он не доживёт до спасительной помощи, которая уже близка. Я и сам чрезвычайно слаб – сегодня с трудом вытащил лодку на гальку. Не помню, как тут оказался – должно быть плыл в бреду. Но это море! Дальше плыть нет ни сил, ни нужды. На побережье, в хорошо видимом с моря месте поставил гурий, и установил на его вершине столб из плавника с надписью «Пингвин».
Нашёл недалеко от побережья небольшое озерко с пресной водой, решил, что тут и будем ждать Витюню. Весь день обустраивал лагерь, сколотил скамеечку и столик из плавника, сложил из камней печку. Сумел покормить Лёшу супом из консервов, вливая жижицу в беззубый рот. Натянул антенну, зацепив один её конец за мачту нашего судёнышка. Завтра буду выходить на связь.
Три часа работал на передачу, пока не умерла батарея из консервных банок. Искра в разряднике очень хорошая, так что нас должно быть слышно миль на триста, а то и поболее. Потом дрожащими руками дал ток на реле, спичкой разогрел активатор, и впервые услышал сигналы в эфире! К сожалению, ничего не разобрал – видимо от цинги нарушился слух, и я свалился без памяти, разбив одну из наших драгоценных лампочек, но я уверен, что слышал морзянку!
Совсем нет сил. Лёша умер ночью, и я похоронил его в неглубокой могиле подальше от берега. Ну где же ты, Витюня?!!! Ведь я слышал, своими ушами слышал морзянку и на вторую лампу! Она сгорела сегодня, проработав два часа… А я сижу, пишу эти строки и на последних крохах энергии стучу в эфир: «Пингвин» на связи, «Крачка», ответь! Витя, мы на южном берегу! Южный берег Пясинской губы! Ответь «Пингвину»! Спаси нас, Витя!!!
Эпилог
Яхта «Крачка» вышла из Кронштадта 15 июля 1914 года, прошла в Северное море 25 июля, и пропала без вести. Вероятно, она стала одной из первых жертв выставленных в начале войны минных заграждений.
Лето 1915 года выдалось в заполярье особенно теплым. Почва на Маре-Сале оттаяла довольно значительно, и грунт пополз в море. В результате склон холма, на котором находилась военная радиостанция «Югорский шар», осел. Станционное здание разломилось, и одна стена сдвинулась со своего места на 2–3 пальца в сторону. Под полом в машинном зале образовалась пустота, он провалился, и машина сошла с фундамента. Наиболее близкая радиостанция не могла принять сигнала «Пингвина».
Военная радиостанция острова Вайгач приняла странный, еле слышный сигнал 4 августа 1915 года. Радист, несший свою последнюю перед возвращением на «Большую землю» вахту, сумел разобрать немногое: «Пингвин», «Крачка», Витя, спаси нас, Пясина. Находящийся в полубессознательном состоянии больной цингой ефрейтор даже не был уверен, что он не бредит. Никакого «Пингвина» в полярном эфире не могло оказаться даже в принципе! Там вообще не могло быть никого, кроме четырёх военных полярных станций, да редких, поимённо известных корабельных передатчиков судов снабжения тех же самых станций. Радист испугался, что его оставят, заставят писать отчёт, и пароход уйдёт без него. Он не сделал отметки о приёме, и скорее покинул радиорубку.
В 1919 году, сидя в архангельском кабаке за кружкой пива с товарищами, бывший ефрейтор рассказывал о своей первой зимовке в Арктике, на только что вошедшей в строй радиостанции, построенной без малейшего учета климата и местных особенностей. Здание станции построили из бетона, использовав вместо фундамента асфальт. Отопление запланировали чугунными печами. Зимой печи раскалялись докрасна, по стенам текли ручьи конденсата, и от сырости служители спасались на улице. К весне все были больны цингой, а на стенах появились трещины в палец шириной. Рассказал радист и о странной радиограмме, полученной им в бреду последней вахты.