- Разумеется, Вадим Тиберьевич, разумеется, ты был и остаешься среди нас единственным приятным исключением, тлетворному влиянию времени отнюдь не подлежащим.
- Кто бы сомневался. Ну, и? Ты мне цидулку передал, я прочел, что еще? А, Боря? Может, недоимка общественных средств за мною?
- Да и все. Нет никаких недоимок. На этом официальная часть завершена, миссия моя закончена. Могу я рассчитывать просто на короткий разговор со своим сверстником и соратником? Доведется ли еще когда? Возраст-то у нас с тобою не детский.
- Боря, это у меня возраст не детский, а ты лет на пять-шесть меня моложе. Впрочем, мне, в отличие от таких как ты, апоплексический удар не грозит.
- С чем тебя и поздравляю. Вадим, слушай, давно тебя спросить собирался… раньше-то, вроде как, нетактично было… сугубо из любопытства…
- У… о-о-о… кажется, накаркал сам себе… ох…
- Ты чего?
- Ай, ничего, так. У тебя валокордин есть? Или корвалол?
- Нет, валидол. Хочешь?
- К черту валидол. Не надо, Боря, сейчас само пройдет.
- Нитроглицерин есть.
- В каплях?
- В таблетках.
- А, все равно давай!
Тушин откупорил пластмассовую крышечку, осторожно, с третьей попытки вытряхнул на трясущуюся ладонь белую крупинку и, прежде чем положить ее под язык, поставил крышечку обратно. Трубочку вернул собеседнику, вынул из под мышки трость и вновь оперся на нею левою рукой.
- Порядок?
- Вроде, отпустило. Благодарствую.
- Не за что.
- Спрашивай. Ты собирался спросить что-то?
- У тебя какое наградное?
Тушин даже и на мгновение не замешкался, словно бы годами репетировал ответ на необычный вопрос:
- Кортик.
- Все шутишь? Нет, я серьезно?
- ТТ, обычный, с дарственной гравировкой, с неполной обоймой (Тушин врал по привычке, на всякий случай, это был ПМ).В домашнем сейфе лежит, как положено: ствол отдельно, заряды отдельно, обойма отдельно. Один заряд проверил, каюсь, мало ли что прапоры-интенданты подсунут… Ерунда, конечно, полная, но все-таки дает иллюзию некоторого спокойствия. А вот на улице носить боюсь: сам знаешь, какие нынче улицы! Нападут, отнимут, да еще из твоего же ствола кого-нибудь убьют…
- ТТ? Вот странно. Я даже не думал…
- Ну, а что ты думал? Реактивный миномет "катюшу" мне выделят?
- Я предполагал - "Макар". Или "Вальтер", на худой конец.
- Почему именно "Вальтер"?
- Всем известно, что Вадим наш Тиберьевич всемерно печется, прежде всего, о надежности, добротности…
- А при чем тут "Вальтер"?
- Осечек не дает. Помнишь, нам на курсах показывали Вась Михайлыча? Блохина? Как он тогда на лекции соловьем разливался по поводу надежности "Вальтеров", а мы все чумели от его дерзости, что, вот, мол, чужое перед своим нахваливает!?
- Блохин был подонок, штатный тюремный палач, по яйца, по локти, по шею в крови, и в этом качестве он мог болтать о чем угодно и не бояться, что его подсидят другие ублюдки.
- Это ты сейчас такой умный, Вадик…
- Я тебе не Вадик.
- Прости склеротика в очередной раз, Вадим Тиберьевич! А ведь тогда мы все, курсанты и стажеры, удивлялись его "вАльтерянству". Говорят, он застрелился в пятьдесят пятом. Только не знаю из чего.
- И хрен с ним, хоть из хера, тебе-то что. Хотя… такие гниды как правило не стреляются, подыхают сами.
- Не спорю, Вадим Тиберьевич, не спорю. Но ты-то офицер, палачеством и стукачеством себя не запачкавший, вдобавок, морская косточка…
- Продолжай, продолжай… разговор по душам… хотя и так видно, куда ты клонишь.
- Да. Вот. И как офицер, имеющий наградное оружие за реальные боевые заслуги, ты знаешь, что нужно делать, чтобы навеки сохранить в глазах современников и в памяти потомков свое незапятнанное имя. Даже если преступил те или иные границы между честью и бесчестьем.
Тот, кого Тушин назвал Борей, стоял, весь в жарком поту и счастливо отдувался, довольный, что удалось почти без хлопот выполнить щекотливое поручение. Он даже заглянул снизу вверх, в круглые немигающие глазки собеседника, и, как всегда, ничего не сумел в них прочесть. Змей, чистый змей.
- Все сказал?
- Все.
- Подумай, может, упустил чего? Может, расскажешь поподробнее, в чем проявилось мое бесчестье?
- Не моя в том печаль - президиум постановил. Да, и вот что: ребята надеются на тебя, товарищ Тушин, верят, что ты… закроешь вопрос в течение семидесяти двух часов, начиная от нынешнего полудня.
- А на часах девять. Так это выходит мне почти трехчасовой бонус, от щедрот президиума?
- Вадим, если ты стрелять в меня не надумал, я пойду.
- Я бы наверняка надумал, да ведь говорю: дома оставил.
- И ладушки. Тады, прощай, Вадим Тиберьевич.
- И тебе того же.
Разошлись. Тушин прошел по боковой дорожке не менее ста метров, прежде чем полез в карман за носовым платком. А для этого надобно остановиться… вот так. И тихонечко сплюнуть то, что не успело всосаться в десну за нижней губой, благо во рту почти сухо. Субстанция, вместо того, чтобы покорно вылететь на грязь прошлогодних листьев, зацепилась за нижнюю губу и повисла, размотавшись в тонкую полупрозрачную слюнку, упругую, словно резиновую. Пачкать носовой платок Тушин побрезговал, сплюнул раз и второй… А вот тут уже можно вытереться, это нормально… Какие у него, должно быть, отвратительно дряблые и синие старческие губы… Запястье все в россыпи мелких темных пятен, похожих на родинки, только это не родинки… Пятна "гречкой" зовутся, старческой "гречкой". Врут они насчет трех суток и бонуса, неминуемо захотят прикончить пораньше. Но могут и месяц, и дольше выслеживать. Винтовка Драгунова у них есть, но она в Москве, пока привезут, вместе со снайпером… Вот оно как получается: они надеются на его ригидность и неспособность здраво мыслить, он надеется на их склероз и неспособность здраво мыслить… Как говорится: чей маразм первым отстанет в стремительной гонке за гробами! Ничего, время покажет, а пока надо идти жить дальше.
Напарник сегодня - Коля Анциферов, тоже отставной военный, подполковник, ракетчик, но молодняк - шестьдесят два года… счастливец.
- Оу, Вадим Тиберьевич! Вот по кому часы можно сверять! Хорошо выглядите!
- Ты уж скажешь…
- Ей-богу, Вадим Тиберьевич! Чайку?
- Некрепкого, Коля! Такое ощущение, что я сегодня утром с кофе переусердствовал.
- Сделаем. Как всегда, черную смороду? Погодка-то нынче, а!?
- Ее самую, если можно. Хороша погода, это верно. Лазоревая… с беленькой опушкой… Сегодня у нас я экскурсовод, а ты на кнопках, если я ничего не перепутал?
- Да можно и наоборот, Вадим Тиберьевич!
- Хе-хе-хе… Вот как дожди зарядят - сделаем наоборот, а пока, чур, я по солнышку погуляю, детишек повожу.
- А я никогда не против, для хорошего-то человека!…
Даже лента Мебиуса заканчивается, если повернуть поперек. Вот и вечер в гостях у семейства Меншиковых, уютный и веселый вечер подошел к завершению. Тимофей, старший из детей, уже звонил, что на пути к дому, да, видать, очень уж издалека возвращался: двенадцатый час, а он все едет… Зато близнецы сидели в гостиной как приклеенные: им с дядей Луком интересно, дядя Лук всегда что-то такое любопытное расскажет, а кроме того - рано или поздно - они подкараулят его, потерявшего бдительность, и свирепо отомстят за сегодняшнее глумление! Так, например, в прошлом году Лен умудрился обнаружить в одной из Луковых книг жирнющий ляпсус: при сопоставлении дат на соседних страницах получилось, что в феврале у Лука тридцать один день! Терзательных крючьев по данному поводу близнецам хватило на несколько визитов, Лук только руками сокрушенно разводил…
- Да, братцы, хорошо тут, у вас, но… Пора, пора. Валера, ты как, полностью угрелся в домашних тапочках? А то до дверей проводишь? Так сказать, вечерний моцион по родной квартире?
Меншиков помедлил, едва заметно приморщив подбородок, и кивнул.
- Ты сегодня где идешь? В сторону Чкаловской, или…
- На Петроградку, либо к Горьковской, все равно…
- Рина! Я тут с Луком прогуляюсь, до метро и обратно. Слышишь?
- Валера, да ты меня не понял… это совершенно лишнее…
- Все нормально, сам хочу ноги да спину размять, кислородцу глотнуть.