Шутка удалась: Катя совершенно не рассердилась на столь фамильярное обращение и засмеялась.
- Ой, а ведь точно! Они же в снег, как в подушку… И все равно… Дай мне… дай, пожалуйста, всю горсточку…
Лин послушно пересыпал остатки монеток из ладони в ладонь, Катя по-девчачьи взмахнула кулачком - все копейки пролетели серебряной стайкой мимо зайца, в воду.
- Ну, так нечестно! Ну хотя бы одна!…
- Все честно: тебя никто не торопил, под локоть не пихал! Дальше пойдем? Рина, ты чего, чего ты там?…
Лену показалось, что Катя не просто посмотрела через дорогу, отделяющую Иоаннов мост от Александровского сквера, а словно бы выискивая кого-то прицельным взглядом…
- Ты чего такая тревожная? Боишься, что нас кто-то увидит? Рина, ты чего?
- Ой… не спрашивай… показалось. Я уже третий день не могу до химчистки дойти и до аптеки, так что мне теперь за каждым фонарем предки мерещатся. "Ага! - скажут, - голубушка! Так вот, значит, что означает твоя немеряная усталость школьно-учебными загрузками! С молодыми людьми гулять - бодрая как снегирь на снегу, а как по дому хоть что-нибудь сделать - так едва не при смерти!…"
Лен и Катя рассмеялись, и это был сближающий смех, ни для кого не обидный. Лен попытался, было, угадать по Катиной гримаске и спародированной интонации, чьи это были слова, кому принадлежали - маме Катиной, или папе, или бабушке, но махнул рукой и тут же стер из памяти эту пустую мысль, чтобы не захламляла место, чтобы не заслоняла ощущение радостного полета.
- Родители - они такие. По мороженому?
- Отлично! Чур, я сама за себя плачу!
- Какая ты сложная. Давай, чур, я это сделаю, за нас двоих? Ведь это я первый предложил!
- Да, я такая, а ты мужской шовинист. Ну, хорошо, будем считать, что на этот раз я… Мне трубочку.
- Две трубочки, пожалуйста. С крем-брюле? Рина?… Две трубочки с крем-брюле. Погоди… подержи пока…
Лен расплатился за мороженое, передал обе порции Кате, а сам побежал назад, наискосок, к входу на Иоаннов мост. Там какая-то низкорослая пожилая тетка продавала воздушные шарики всевозможных форм и расцветок. Шарики радостно трепетали на весеннем ветру, до краев наполненные гелием, газом как известно инертным, но летучим и, в силу этого, веселящим, оживляющим неживые тонкостенные предметы, сиречь воздуш…
- Бери, бери, мальчик! Тут и со знаком Зодиака, и всякие разные, и для тебя, и для твоей барышни!
Раздосадованный такими определениями, Лен все же сумел ухмыльнуться, от души надеясь, что до Катиного слуха не донеслись сельсоветовские "мальчик" и "барышня", и не стал возражать этой глупой тетке - споры бессмысленны в данной ситуации.
- Почем вот эти? Вот эти вот, простые круглые? Ого! Чего так дорого-то? Даже на Невском полтинник, а вы…
Продавщица раздраженно заулыбалась плохо выкрашенным ртом:
- А я что? Это у хозяев надо спрашивать, они мне цену дают, я тут ни при чем.
Лен вытащил из заначного джинсового кармашка еще одну сторублевку, присоединил ее к той, что уже была наготове, получил сдачу в одну руку и шарики в другую.
- Рина! Давай мне трубочку, а взамен держи шарик. В старину это называлось "бартер"!
- Это мне? Какое чудо! Спасибо, Лен, ты такой милый. Только давай наоборот: твой синий, а мой красный, согласно международным гендерным обычаям. А что за бартер? Я иногда слышу это слово, но… признаюсь, в экономических терминах не сильна.
- Абсолютно ничего сложного. Бартер, это типа натурального обмена. Иногда предки, размякнув после доброго ужина и просмотра программы "Время", одаривают нас с Машкой и Тимкой жуткими воспоминаниями. В начале буйных девяностых был короткий период, когда люди предпочитали проводить сделки, минуя деньги, тупо обмениваясь товарами: горшки, типа, на ячмень. Типа, неверие в национальную валюту при высоких темпах инфляции.
- Ужас какой! Про инфляцию я знаю, это когда все дорожает. А куда мы идем? Кстати, это дорогие шарики? Слушай, Леник, давай, я в долю войду? У меня в кошельке завалялись какие-то купюры… мелкие правда… почти что металлические…
- Остынь и не усложняй. Считай, что это часть мороженого.
Лена вдруг расперло, стеснив грудь и горло, громкое желание похвастаться призовым лотерейным билетом на миллион рублей, выигрыш по которому еще предстояло получить в ближайшие недели… Нет, ни слова! Лен удержался, хотя понимал всем сердцем, что от Кати невозможно ждать подвоха. Уж кому-кому, а Рине, она же Катя Тугаринова, все можно рассказать, она не такая как все, она воспримет правильно и не будет полоскать языком… Уникальная девчонка. Но - Маня с Тимкой его не поймут… и родители бы не одобрили подобную несдержанность, назвали бы это порчей светской атмосферы.
- Поняла. Несъедобная часть мороженого. Летучая и несъедобная часть.
- В точку. В ближайшем будущем я сказочно разбогатею - и нам с тобой можно будет заказывать по дюжине порций. Каждому.
- Не-е-етушки, дорогой Лен. Мое нежное девичье горлышко мне этого не позволит. А ты куда сворачиваешь, собссно?
- Гм. Ну а что хорошего - брести по скучной мостовой, среди толпы зевак? Давай, лучше обойдем слева, по берегу, там всюду брусчатка, нет ни песка, ни слякоти, а ты как раз сегодня на низком каблуке - идти будет удобно. Справа угрюмые крепостные стены, выдержавшие, благодаря сторожащей их Сцилле, сотни отчаянных орочьих штурмов, слева загадочно плещутся над Харибдой бездонные синие Невские воды - романтика! Уговорил?
Катя кивнула, легко соглашаясь, и у Лена опять все поплыло перед глазами от ее мягкого смеха. Ученицам категорически запрещалось приходить на занятия в лицей на высоких каблуках, даже одиннадцатиклассницам; когда лицейские дискотеки - там другое дело, там рассекай в чем хочешь, разве что в мини-юбках меру знай… но сегодня был будничный день, учебный, требующий от своих подданных ношения форменной одежды. Тем не менее - учебный-то он учебный, но счастливый: во всех классах, от девятых и ниже, оставили всего лишь по два урока, день стоял солнечный, теплый и возвращаться домой в такую погоду было под силу только ботанам. Лен и Катя в их число не входили, хотя оба учились, в основном на четыре и пять. У Лена больше пятерок, у Кати четверок. Но это все там, в туманном далеке, в неволе, в школьных пределах…
- Что-то я никогда не наблюдала у нашей Невы синего цвета. Серого - сколько угодно.
- Бывает, - уверенно возразил Лен, хотя и ему не доводилось видеть в реале подобного чуда, разве что на видовых открытках. - Кстати, мне тут один знакомый писатель рассказывал, что если в полдень встать перед равелином… ну… этим… с которого пушки палят…
- С Константиновского.
- Да, точно, с Конс… погоди, Рина! Я что-то такого не знаю. Где именно он расположен?
- В Севастополе.
Лен послушно фыркнул, признавая чужую шутку и свою незадачливость, а сердиться не стал.
- Один ноль в твою пользу. Нет, а у нас как называется?
- У нас это Нарышкин бастион. Традиция существует с одна тысяча восемьсот семьдесят третьего года. И до этого тоже была известна традиция полуденного одиночного салюта, но… Короче говоря, я потому знаю, что реферат писала, причем, удостоилась похвалы от нашей исторички-истерички. Ну, так, и что твой писатель?
- Он говорит, что при пальбе, находясь непосредственно на пляже, обязательно вздрогнешь, даже если готов к экспириенсу, а если не готов - туши свет, пожизненный заика. И еще говорит, что семейство глухих ворон свило гнездо на дереве около самой пушки.
- Вау! Через семь минут с небольшим! Пойдем послушаем! Пойдем, Леник?
Лен забеспокоился, ибо в его планы входило совсем иное.
- Нет, ну можно, конечно. Да это в любой день можно, рядом ведь живем. А я предлагаю децл поспешить и к моменту выстрела выйти на площадь перед крепостью. Это будет интереснее.
- Чем же?
- А тем, что мы поддержим питерскую традицию, тоже очень древнюю, восходящую чуть ли не к периоду советской власти. В руках у каждого из нас летучий шарик, ровно в полдень, под грохот орудийной канонады, каждый из нас отпускает шарик, загадывая при этом заветное желание, вслух или про себя, шарик улетает, желание исполняется.
- Круто! Я - за!
- Ну так поспешим же, дорогая Рина, иначе не успеем и облузеем!