— Участ… О, Владимир Сергеевич! Слушай, тут у меня… Кому передаете…Есть! Так точно! Да, так точно! Я, товарищ генерал-майор! Никак нет! Просто!.. Просто задержание… Был сигнал… патрульные… Я… тут…
Второй штатский, самый старший из всех по возрасту, выворотил трубку из обезволенных пальцев мента.
— Григорий Петрович, это я. Да, Федоров. Угу. Угу. Под контролем, типичная ошибка, безо всяких подтекстов и последствий. Конечно, проверю, все как положено. Нет, нет… никаких проблем, никакого шума, все осталось, как это называется, «во внутрисемейном кругу». Не стоит беспокойства, это теперь наши заботы, да и нет на самом-то деле никаких забот. Рад был обменяться парой слов, давно мы с тобой… Естественно, как положено… или на рыбалочку… Спокойной ночи.
Выходили из ментовки едва ли не под поклоны притихших патрульных. Лук на радостях чуть не забыл про свой членский билет, спрятанный куда-то бедовым старлеем, пришлось возвращаться… Струхнувшему не на шутку Смирновских было ни до чего: книжечка в пальцах мелко трясется, глаза примороженные, на столе ералаш, сейф открыт… Как же они так — без понятых, подумал про себя Лук, но спрашивать не захотел. Может, эти двое, сержанты очумелые, выступают понятыми в родном отделении? Тпру! — Не отделение, а всего лишь стойбище участкового. Но все равно, какая-то удивительная хрень. Да, сложна и запутана родная юриспруденция! Счастливо им всем оставаться, с нею наедине.
— Валерий Петрович, вас подвезти?
До дома, в котором жили Меншиковы, от «мусорного» скверика, где располагался пункт правопорядка, было метров двести от силы, и Валерий Петрович едва заметно улыбнулся в ответ.
— Да, буду весьма благодарен. Но сначала сделаем небольшой крючок до Камышовой улицы. Садимся, ребята. А ты пока маме перезвони, предупреди, что еще чуть-чуть задерживаемся.
Тим послушался, и мама, уточнив, что он в компании отца и дяди Лука, немедленно успокоилась.
— Валера, ты только не пыхти в мою сторону, ладно? Я и сам осознал случившееся, и всё такое… Просто я… Помнишь, как мы в Сосновке познакомились? И так это, знаешь, напомнил мне сегодняшний случай ту прегнусную историю!.. Ну, просто копия! У меня до сих пор на память от нее в зубах щербинки. Один в один начиналось, что тогда, что сейчас! Иначе бы я конечно… Вот и вспылил, а обычно-то я весьма сдержан, всегда умею себя в руках держать, ты же меня знаешь.
Сначала Меншиков словно бы запнулся в ответ, на очередном вздохе, а потом кивнул и не выдержал, и захохотал заливисто.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В Петербурге, в сравнении с другими мегаполисами, заметно меньше плесени и крыс — сказывается недостаток солнца. Из иных отличительных особенностей можно отметить и так называемые белые ночи, и непривычное для современного города количество речек, островов, каналов, разводных мостов, и элегантную архитектуру «исторического центра», созданного по единому плану царя Петра и его сподвижников-продолжателей…
А вот окраины подкачали!.. Иной раз, только по автомобильным номерам возможно отличить новостройки Санкт-Петербурга от московских, омских или новосибирских «черемушек» — очень уж все однотипны, со времен советской власти так повелось. И чем дальше, тем шире становилась архитектурная и эстетическая пропасть между обветшалой, на корню гниющей, умирающей, но все еще восхитительной Северной Пальмирой, и этими унылыми, от рождения уродливыми районами и проспектами «передовиков», «энергетиков», «сикейросов», «имени солдата корзуна»… Впрочем, в советскую эпоху по умолчанию считалось, что если и есть некий небольшой диссонанс между старыми и новыми градостроительными традициями, то он будет запросто и безболезненно выправлен по мере дальнейшего бурного развития и так уже до небес развитого социализма, надо лишь еще немножко подождать и потерпеть. Не дождались, не хватило терпения, кончилась квазисоветская власть с псевдокоммунистической начинкой.
А Санкт-Петербург не умирал, хотя и был глубоко, почти безнадежно болен, тлел, но держался — духом и памятью своих традиций, гордостью и любовью своих горожан. В постсоветское время этой тяжелейшею проблемой, спасением города, озаботился Анатолий Собчак, новый городничий Питера, первый и последний мэр Санкт-Петербурга, пришедший на смену секретарям коммунистических обкомов. Денег в бюджете у городских властей того периода водилось очень мало, а опыта управления и градостроительства не было вовсе, отсюда и предельная скромность оздоровляющих результатов начала девяностых. Тем не менее, Ленинград, который и при Кирове, и при Романове не стеснялся и не боялся именовать себя в бытовых разговорах Питером, вернул (официально, в результате народного голосования) и принял прежнее имя, в полной уверенности, что обретет рано или поздно былое величие — и это «возвращение к истокам» оказалось самым важным, самым «духоподъемным» достижением девяностых. Мэра сменили губернаторы: Яковлев, затем Матвиенко, при всех своих достоинствах и недостатках, также далеко не равнодушные к судьбе родного города; накапливался постепенно опыт, наполнялся бюджет. В это время, на переломе тысячелетий, в высшие эшелоны местной и федеральной власти широким потоком хлынули новые люди, готовые решительно перестраивать на взаимовыгодной основе свою и окружающую действительности: в Петербурге их, жаждущих «делать фортуну и карьеру», скопилось особенно много, целые когорты. Голодные, но жилистые «питерские» потихонечку-помаленечку, плотно держась друг за дружку, проникали в столичный политический бомонд, битком набитый дряблыми, ленивыми, очумевшими от благополучия москвичами (благополучия относительного — что называется, мелкопоместного, — но весьма заметного на фоне всей остальной страны), пока, наконец, не захватили все командные высоты в Кремле, на Охотном ряду и в Белом доме. Да, «питерские» захватили Москву, однако в реальном итоге это Москва, подобно древней могущественной богине, захватила, поглотила и перетерла, переварила «питерских», заново слепив из поглощенной массы образцовых москвичей, свою очередную финансово-политическую элиту. Вроде бы и новую — но по собственному привычному образцу и подобию.