Я медленно достал чёрствую тёмную лепёшку и нехотя откусил маленький кусочек. Есть мне совершенно не хотелось, но здравый смысл подсказывал, что к совету ушастика стоит прислушаться. Так, давясь и запивая куски тёплой и от этого весьма противной водой, я осилил где-то четверть лепёшки.
— Больше не могу, хоть убей, — прошептал тихонько некоту.
Шептать нам приходилось, потому что неуёмная парочка ррахов как раз проходила мимо. А всего пару минут назад они уже пустили в ход свои жезлы, хорошенько так отделав аппетитно чавкающего хмерра. Если обычное чавканье так надсмотрщиков из себя вывело, то громкими разговорами их точно провоцировать не стоило. Вдруг один из ррахов остановился и что-то громко прорычал. Хмерры тут же начали прятать свои припасы и вставать на ноги.
— Приказал всем облегчиться, — пояснил мне, смущённо отворачиваясь, некот.
Дожили! Уже облегчаться строго по команде приходиться. Оставалось только ещё начать дышать по команде. Справлять малую нужду на виду у всех мне было чёртовски неприятно, но я прекрасно осознавал, что лучше уж тут при всех отлить, чем потом в мокрых и вонючих джинсах щеголять.
Дальнейшее наше продвижение я помню плохо. Выступающие из земли корни так и норовили подвернуться под неосторожно поставленную ногу, а стремительно летящие в лицо ветки грозили выхлестать мне глаза. Поэтому все силы уходили только на то, чтобы не покалечиться и на ногах устоять. Хорошо ещё, что мне в напарники именно некот достался. Зрение у него было намного лучше моего, особенно в начинавшихся сгущаться сумерках. Вот и предупреждал он меня время от времени о разной грозившей мне опасности.
Я же старался добром на добро отплатить и поддерживал ушастика, когда тот от усталости неуклюже спотыкался. За всё время пути мы до позднего вечера только ещё раз остановились. Вынужденно, потому что идущий впереди нас с некотом павлин вдруг упал на землю и забился в страшных судорогах. Ррехи по команде ррахов попытались его поднять, но ничего у них не вышло. Тогда все ррахи собрались в кучу и стали громко о чём-то совещаться. Сердитое рычание рогатых меня откровенно нервировало, но ушастик успокоил, сказав, что ничего ужасного ррахи пока не планировали.
— Решают, что с павлином делать, — кратко переводил мне чужую речь некот. — До шахты такого задохлика они точно живым не доведут, а отчитываться им перед начальством за каждую полученную голову. Вот тот, тёмно-синий, предлагает, пока не поздно, поменять слабого раба на более жизнеспособного. Тут рядом, оказывается, богатое поместье есть, хозяин которого всяческую экзотику просто обожает.
Видимо, остальные ррахи со своим синим соплеменником согласились, потому что буквально через пару минут один их них вытащил из-за пазухи разговорное устройство, подозрительно напоминавшее наши мобильные телефоны и что-то в него прощёлкал. А ещё через пару минут рядом с нами прямо из воздуха возник странный аппарат, напоминавший круглую сферу с золотыми плавниками.
— А это что за таратайка такая? — спросил шёпотом у ушастика.
— Не знаю, — только и сказал тот, ошарашено взирая на происходящее.
А посмотреть действительно было на что: створки аппарата, зависшего примерно в метре над землёй, с громким шипением раздвинулись, и оттуда выдвинулась длинная золоченная лестница, по которой буквально через мгновение скатились вниз сначала толстенький серый ррех, а потом красная ковровая дорожка с позолотой и кистями по краям. Да, да, именно красная ковровая дорожка. Такие обычно в моем мире расстилали у трапа самолёта, когда почётных заграничных гостей встречали.
По красной ковровой дорожке, медленно ступая, степенно спускался невысокий и кругленький краснокожий ррах в богатом одеянии, украшенном золотом и драгоценными камнями, заботливо поддерживаемый со всех сторон целой кучей таких же низеньких и кругленьких ррехов. Наши сине-фиолетовые ррахи ему низко-низко поклонились и громко зарычали. Мне поначалу даже показалось, что они сейчас всей гурьбой на красного набросятся и разорвут на части, такой неприкрытой завистью и ненавистью светились их глаза. Но, как оказалось, они так своё почтение прибывшему весьма важному лицу выражали. Потом тот синий, что предлагал павлина обменять, выступил вперёд, преклонил одно колено и начал тихонько и жалобно повизгивать, словно прощения за свою дерзость просил.