Слышать столь непривычные звуки из уст всегда сурового надсмотрщика было непривычно и дико. Поэтому я, не моргая, во все глаза наблюдал за происходящим. А когда пронырливые ррехи привели павлина вместе с прикованным к нему синим шестилапым шимпанзе, то неподдельно заволновался. Всё-таки шимпанзе был первым, кто в этом чужом и непонятном мире проявил ко мне участие и заботу. Если бы я потом некота не встретил, может быть мы с шимпанзе даже со временем подружились.
— Что они с ними сделать собираются? — воспользовавшись тем, что и охранники, и гости пристально разглядывали в этот момент павлина и шимпанзе, а на остальных рабов никто не обращал внимания, спросил в полный голос у некота.
— Сам же слышал — обменять хотят.
— А потом что с ними будет?
— Да ничего особенного. Будут жить в поместье на всём готовом да взор господина своим необычным видом услаждать.
Я немного успокоился, ведь жить в богатом поместье павлину и шимпанзе наверняка будет лучше, чем нам в шахте руду добывать, как некот совсем тихо добавил:
— Возможно, им ещё какие-нибудь услуги придётся своему господину оказывать.
У меня, воспитанного на скандальной жёлтой прессе, понятие услуги ассоциировались только с одним словом – «сексуальные». Поэтому я тут же дернулся к столпившимся, даже не сообразив толком, что же делаю. Но некот был на страже и, вцепившись в меня всеми конечностями, от глупостей удержал. Удивительно, откуда в этом тощем теле столько силы? Пошипел я на него рассерженно, но вскоре утих, потому что в глубине души прекрасно осознавал: ничем помочь павлину с шестилапым шимпанзе я не могу, так как сам нахожусь на положении бесправного раба. Поэтому провожая взглядом медленно исчезавшую в пространстве сферу, к которой теперь была прицеплена сеть с беспомощно барахтавшимися в ней павлином и шимпанзе, я успокаивал себя тем, что всё равно ничего изменить не могу.
Но вскоре мне стало совсем не до стыдливых переживаний из-за возможных будущих чужих страданий, поскольку самому было весьма не сладко. Как говорится: «Своя лопата ближе к делу». Хоть и ходил я раньше пешком довольно много и часто, с сегодняшним марафоном моя обычная нагрузка и рядом не стояла. Поэтому все мысли сосредоточились только на одном: как нам с некотом дожить до вечера. Ещё и его я потерять не хотел.
Когда тьма сгустилась настолько, что ярко сиявшие на летучих платформах круглые фонарики не могли разгонять её больше чем на пару метров, фиолетовый ррах, с комфортом путешествующий на передней платформе, грозным рыком, наконец-то, объявил остановку. Рабы изнеможённо упали прямо на землю. Упал и я, не в силах даже обрадоваться, что на сегодня мои мучения окончены. Углубление среди корней, заросшее колючим мхом, куда я вскоре отполз с тропы, волоча за собой сразу же уснувшего некота, показалось мне мягче любовно взбитой заботливыми мамиными руками перины.
Свернувшись калачиком и пристроив голову на жёсткий изогнутый корень, я провалился в спасительный сон. Вначале заново пережил все свои вынужденные приключения, потом каким-то чудесным образом вдруг снова дома оказался. Снилось мне, будто бы я на диване лениво валяюсь и чемпионат мира по футболу по телевизору смотрю. Болею естественно за наших. А наш любимец — кот Барсик — вдруг запрыгнул ко мне на диван и прямо на грудь внаглую улёгся. И сразу мне так тяжело и жарко сделалось.
— Барсик, кыш! — попытался я по хорошему согнать надоедливого питомца.
Барсик сердито выгнул спину и намертво впился в меня острыми коготками.
— Барсик, гадёныш, убери когти!
— Я не Барсик, — обиженно прошипели вдруг мне прямо в ухо. — Я — Ляфамур.
Открыв глаза, я неподдельно испугался, увидев прямо перед собой поблескивающие в темноте фосфоресцирующие очи с вытянутыми кошачьими зрачками. Это чёртов некот, видимо замёрзнув, во сне прямо на меня залез, и теперь не менее ошарашено на меня таращился. Я не нашел ничего умнее, чем сказать:
— Значит, ты Ляфомур. А я — Сергей.
Ну, вот мы и познакомились, а то раньше всё как-то к слову не приходилось. Может, я его так до конца разумным не признал, слишком уж много в его повадках звериного оставалось. Поэтому и звал про себя «некот», а оказалось, что он — Ляфамур. Звучало имя певуче и почти по-французски.
- Давай спать, - зевнул Ляфамур, снова пристраивая свою голову мне на грудь.