В его памяти вновь всплыл берег реки, труп Леербаха и пистолет в руке. В его руке! То есть, конечно, в руке графа Горского, но сейчас им был Кондрат.
— И это я тоже слышал, — сказал Беллендорф. — Хоть бы кто порадовал меня чем-то оригинальным.
И шанс услышать более чем оригинальную историю у него был. Первым порывом Кондрата было выложить всё начистоту, а там, как говорится, органы разберутся. Собственно, он даже начал излагать:
— Видите ли, ваше сиятельство, всё не так, как вы, возможно, себе представляете…
Но дальше Кондрат задумался, как бы поубедительнее преподнести свой рассказ Беллендорфу, не сменив при этом неуютную камеру на столь же неуютный дурдом. По студенческим воспоминаниям дореволюционные психиатрические клиники были форменным филиалом фильмов ужасов про маньяков и садистов, где больных «лечили» голодом, электрошоком и средневековыми пытками. По крайней мере, он так читал в интернете, и не горел желанием проверить это на практике.
Графская память тотчас напомнила, что по закону благородного человека нельзя пытать. Даже жандармам, хотя они, по слухам, и позволяли себе время от времени лишнее. Да чего далеко за примерами ходить, Кондрат и сам не так давно получил от них по физиономии. Хотя те знали, что он — граф. Теперь осталось убедить этого Беллендорфа, что он на самом деле никакой не граф… И филиал фильма ужасов будет прямо здесь.
— В общем, всё сложно, — сказал Кондрат. — Но я даю вам честное слово, что я не убивал Леербаха.
Последнее у него прозвучало абсолютно искренне. В конце концов, он лишь недавно прибыл в этот мир, да и в своем не убивал никого крупнее комара. Всё-таки не отставной спецназовец.
— Боюсь, мне нужно нечто большее, — сказал Беллендорф.
Где-то в глубинах пока еще графского бессознательного зародилась волна гнева. Сомневаться в его слове?! Да за такое можно и на дуэль вызвать. Заодно наглядно доказав, что граф может быть вспыльчив и не прочь постреляться из-за ерунды. То есть не из-за ерунды, конечно, но в целом лучшего способа убедить этого Беллендорфа, что именно граф Горский грохнул Леербаха, и не сыщешь. А потому, как говорил незабвенный Карлсон: «спокойствие, только спокойствие».
— Ну-у-у… Я там был, — признал Кондрат, одновременно пытаясь выловить в памяти графа ускользающие фрагменты из сцены на берегу.
В памяти вновь всплыла та же картина: удирающий слуга в зеленой ливрее и пистолет в руке, будь он трижды неладен. И настоящий граф с ним заодно! Ведь думал же он тогда, что надо бы пристрелить свидетеля. Оружие было однозарядное, однако граф слыл хорошим стрелком и не промахнулся бы по этому зеленому зайцу.
— Но… — вслух произнес Кондрат.
— Что «но»? — спокойно уточнил Беллендорф.
Если однозарядный пистолет всё еще был заряжен, то он уж точно не стрелял. У Кондрата словно гора с плеч свалилась. Он не убийца! В смысле — граф. Осталось как-то убедить в этом Беллендорфа.
— Я даже не стрелял, — сказал Кондрат. — То есть, я всего лишь свидетель.
— И вы видели кто стрелял?
Кондрат напряг память графа и с сожалением помотал головой. Он даже момент выстрела проморгал. На берегу Горский с Леербахом демонстративно игнорировали друг друга.
— Тогда какой же вы свидетель? — спокойно произнес Беллендорф. — Вы самый что ни на есть подозреваемый. Вы публично повздорили с Леербахом на балу. Через час его убили в уединенном месте. Вас там видели с пистолетом в руках.
— Да, сбежавший слуга Леербаха, — признал Кондрат, но тотчас ввернул: — Но он же видел, что стрелял не я.
Беллендорф вновь внимательно взглянул на своего собеседника.
— А вот представьте себе, не видел, — сказал он. — По его словам, посол отправился на место встречи один, а он прибежал лишь когда услышал выстрел. И видел там он только вас. Что, учитывая место, не удивительно. Кстати, граф, а вас вообще за каким бесом туда понесло?
Кондрат мысленно переадресовал вопрос настоящему графу. В памяти всплыло письмо от баронессы фон Рут. Той самой, к слову сказать, из-за которой граф Горский и повздорил с Леербахом.
Посол высказался о даме не слишком дипломатично. Да, молодая баронесса весело крутила романы направо и налево, но комментировать это вслух не следовало. Граф Горский довел эту мысль до сведения посла. Тот достаточно резко ответил, что граф недостаточно в возрасте, чтобы делать ему замечания, но прежде чем граф успел придумать в ответ какую-нибудь колкость, вмешались окружающие и поспешили развести их в разные стороны. На этом, казалось, инцидент был исчерпан, однако вскоре какой-то лакей передал графу записку, где дама благодарила за проявленное рыцарство и предлагала встретиться, чтобы лично выразить ему свою благодарность. Записка не была подписана, но граф Горский не сомневался в том, что ее написала баронесса.