Подъехали, вышли из машины, подошли к подъезду. Крутая лестница вниз, темно, прокурено и воняет ссаниной. Афганцы здесь вряд-ли гадят, значит бомжи или коты, а может и все сразу.
Железная дверь с потёртой табличкой «Спортзал» скрипнула, пропуская нас в тамбур. Тусклое освещение, низкие потолки, и перебивающий даже уличную вонь, запах пота. По стенам стояли ржавые гантели, потёртые боксёрские груши и скамьи со штангами. В углу грохотал «древний» японский магнитофон, из динамиков орал «Атас» Расторгуева, и на наше появление почти никто не отреагировал — только двое кивнули Шухеру.
Но работали парни серьёзно. Трое усердно тягали железо, один грушу околачивал, и ещё двое спарринговались в углу.
— Жди тут, — Шухер повысил голос, перекрывая музыку, и подошёл к дерущимся. Те прервались, и после минуты разговора, синхронно повернули головы в мою сторону. Шухер вернулся хмурый:
— Пошли.
— В чём дело? — я не сдвинулся. — Твои ребята работы не хотят?
— Пойдём, блин! — он схватил меня за рукав, но я вырвался, шагнул к магнитофону и дёрнул шнур. Тишина ударила по ушам.
— Это чё за цирк? — мужик у груши развернулся ко мне, сжимая бинты на кулаках. Его майка промокла от пота.
— Музыка мешала, — буркнул я.
— Ты вообще кто такой? — поднялся со скамьи здоровяк с шеей как у быка. Свет падал так, что показалось его тень накрыла половину зала.
— Тот кто хочет предложить вам работу. — ответил я, чувствуя, как Шухер замер за спиной.
— Колян, ты что, не сказал своему другу что нам это не интересно? — скрестив на груди руки, шагнул вперёд один из той парочки к которой подходил Шухер, серьезный тип с наискось порезанным лицом.
— Сказал конечно, только друг не поверил. — вместо Шухера ответил я.
— Чего это?
— Подумал что вы, наверное, не поняли, я ведь готов платить хорошие деньги за опасную, мужскую работу, или вы заранее испугались?
— Испугались? — повторил тип с порезанным лицом.
— Разве нет?
— Если ты не понял, так я повторю, не интересно, иди отсюда, пока тебя не вышвырнули! — отвлекаясь от штанги, побагровел здоровяк.
— Ладно. Понял, не агрись так. Колян мне просто сказал что тут пацаны серьёзные собираются, а тут, оказывается, одни ссыкуны.
— Чё⁈ — тот, что у груши, рванул ко мне. Его кулак мелькнул в воздухе, но я успел всадить прямой в челюсть. Он рухнул на маты, будто мешок с песком.
Ну а дальше понеслось по-взрослому, я блокировал удар еще одного здоровяка, ответил апперкотом в солнечное сплетение. Шухер свалил того что выскочил сзади, но из соседней комнаты уже бежали ещё трое.
В общем, драка была жестокой, мы дрались как львы, хоть в итоге и проиграли, погребённые под грудой тел, задыхаясь от запаха пота и злости.
Но дрались не зря. Спустив пар, афганцы подуспокоились, узрев в нас достойных противников, которых стоит если не любить, то, как минимум, уважать.
И уже минут через тридцать после «свалки», я спокойно сидел на ящике из-под бутылок, прижимая окровавленное полотенце к брови, а напротив, на шатающемся табурете, ёрзал мой недавний противник, тип со шрамом через всё лицо. Его нос был сломан вправо, губы — разбиты в мясо. Он говорил, чуть шепелявя,
— Чё за предложение-то?
— Опасное, — бросил я коротко, сжимая полотенце так, что кровь просочилась сквозь ткань.
Тип со шрамом потянулся к бутылке с водой на полу, но передумал — пальцы дёрнулись к носу. Он сморщился, словно укусил лимон:
— Конкретнее можно? А то «опасное»…
Из угла донёсся стон, один из афганцев схватился за распухшую руку.
— Патрина знаешь? — спросил я, переводя взгляд на потолок. Оттуда капала вода, оставляя ржавые подтёки на бетоне.
Тип хрипло рассмеялся, выплюнув сгусток крови:
— Ну.
— Его люди хотят меня грохнуть. Поэтому нужны ребята, которые умеют молчать и стрелять без вопросов. С деньгами не обижу.
Последовало долгое молчание, в зале было тихо, и наш разговор слышали все.
— А ты вообще, чьих будешь?
— Ничьих, но в данный момент бригадиром у Патрина тружусь, или, скорее, трудился.
— Странно. — старательно прищурился мой визави, изображая на лице работу мозга.
— Что именно тебя смущает?
— Почему он тебя грохнуть хочет, если ты на него работаешь? — сказал тип со шрамом, и повернувшись к Шухеру, спросил, — Может ты, Колян, пояснишь нам?
Шухер поднялся, охнул, хватаясь за бок, и старательно выговаривая слова — а ему хорошо прилетело в челюсть, произнес,