Договорившись с отцом чтобы он назначил объявившейся крыше «стрелу», я с самого утра поехал к афганцам в клуб, чтобы поменять условия контракта.
Доехал, спустился вниз, осмотрелся. Лехи нигде не было, спросил у одного из «качков».
— Там, в кондейке. — мотнул он головой в сторону уходящего в темноту коридора.
Я прошел дальше, где и застал его за чисткой ствола. Он сидел перед столом на деревянной лавке, отбрасывая тень на оклеенную календарями стену.
Поздоровался, объяснил суть.
— Просто постоять? — переспросил Леха, не отрываясь от своего занятия.
— Может, и не просто. — Вспомнил цифру и дрожащие руки отца. — Но стрелять только если…
— Если что? — Леха поднял голову. Его глаза, серые как дым, сузились.
— Если они окажутся не из тех, кто понимает слова.
Он кивнул, щёлкнув затвором. Звук эхом отозвался в гулком помещении.
— Стрела на пять?
— На пять.
— Тогда встречаемся там же у проходной. — Он встал, и тень накрыла меня целиком. — Деньги?
— Аванс нормально? — предложил я средством платежа выданную ранее сумму.
— Годится. — снова кивнул тот, и отвернувшись, полностью потерял ко мне интерес.
Покинув качалку и промотавшись по делам почти до четырех — катался в институт договариваться по «долгам», я заехал за Шухером, и в назначенное время парковался перед проходной.
Ждать Леху с его афганцами пришлось недолго, минут за пять до назначенного времени они подъехали на двух машинах: шестёрке и Волге.
Я посигналил, махнул рукой, и развернувшись, направился к месту проведения «стрелки».
Там нас уже ждали, и судя по количеству машин — аж целых четыре, отнеслись серьёзно.
Остановившись метров за сорок, я моргнул фарами. Из передней «копейки» машины вышел тип в болоньевой куртке и джинсах. Не блатной, но и не фраер — морда в царапинах, взгляд ёлочкой.
— Знаешь его? — спросил я у Шухера.
Тот прищурился, выплюнул семечковую шелуху в приоткрытое окно:
— Не встречал. Похож на гопника, что жвачки с лотков таскают…
— Щас проверим… Только чур, если начнётся — меня не зацепи.
Мужик подошёл, расставив ноги как инструктор на плацу. От него пахло табаком и перегаром.
— Ты чё за птица? — сипло начал он, засовывая руки в карманы.
— Тот на кого ты наехал. Хозяин столярки.
— Поздравляю. Условия тебе передали?
— Поэтому я здесь и стою. Не нравятся мне такие условия, а ещё больше не нравится что не знаю с кем дело имею. Ты бы представился?
— А смысл? Зачем тебе это знать? — нагло заявил переговорщик, и чуть повернувшись, кивнул своим людям.
За его спиной из машин вылезли семеро, в машинах остались только водители. Не урки — сразу видно: мальчишки накачанные, явно перековавшиеся спортсмены, несмотря на мороз, в одних «олимпийках», без шапок, но с палками, велосипедными цепями и кастетами. Воевать приготовились.
— Эй, Пионер! — Леха вышел из Волги, держа на плече калаш. — Чего с быдлом церемонишься? Видишь же — школьники обоссаные!
Переговорщик дёрнулся, когда затвор калаша лязгнул громче, чем гудок паровоза. Его «войско» попятилось к машинам, один даже цепь уронил от неожиданности.
— Слышь, — ткнул я пистолетом в пузо своему визави, — беги отсюда, и уродам своим скажи — тут вам ничего не обломится! А захочешь войны — приходи с настоящими бойцами. А не с этим посмешищем…
Глава 20
Закончив со «школьниками», вся наша компашка отправилась отмечать победу.
— Я угощаю! — заявил Лёха, и потащил нас в недавно открывшийся ресторанчик.
Идти не хотелось, но отказываться нельзя. И по-человечески, и для дела.
Ресторан «Журавль» оказался тесной забегаловкой с засаленными шторами и липкими столами. Лёха, размахивая пачкой рублей с понтом нового русского, заказал всё меню: коньяк «Арарат», селёдку под шубой, пельмени, какое-то жаркое и даже баночку красной икры — дефицит, который официантка принесла, озираясь, будто наркоту. Пили много, и в основном не чокаясь, как на поминках. Каждый тост — глоток, каждый глоток — взгляд в пустоту. Леха поднял стопку:
— За тех, кто остался в горах…
Я бы тоже вспомнил, но нельзя, не поймут, да и войны нет, и все мои ещё живы. Тот же Шухер например, или Бес. С ним, кстати, вообще непонятно. Я как только справки не наводил, как ни пытался, никто ничего не знал. Ни соседи, ни братва. Вообще по нолям. Исчез, словно и не было.
А гуляли долго. Закончив поминать, афганцы перешли на бравурные тосты, врубили громкую музыку, плясали, лапали официанток, и вообще вели себя некультурно. Я пил немного, так, в основном пригублял, но всё равно основательно набрался, и уже заполночь зачем-то решил навестить наших узников.