Гришка почесал затылок, и, переминаясь на босых ногах, сказал:
— Дядя Остап! Разрешите нам с Мишкой уйти. Мы с Котенко политграмотой занимаемся. Урок сегодня. Вот… Время для этого мало. По вечерам, когда плиту зальем, до ночи и занимаемся. А вставать-то рано нужно. А раз в неделю кружок. Разрешите нам, дядя Остап, сегодня не работать. Мы вам потом расскажем… чего прошли… а ежели насчет картошки, так мы вам на целую неделю вперед начистим!
Когда Гришка начал говорить, Остап, не поняв его, от изумления выронил нож.
Потом как-то боком подошел к Гришке, растопырив толстые пальцы. Его толстую шею и мясистое лицо залила горячая волна краски. От смущения он не мог говорить. Наконец, сделав немалое усилие над собой, кок выдавил:
— Вообще оно… как это… всегда уходите… это хорошо, политическая грамота нужна во как!.. Без спроса уходите… один справлюсь… На неделю картошка прокиснет, сам я могу на год заготовить… ну…
Кок вытолкал ребят из камбуза. Потом надумал что-то и высунулся из камбуза:
— Эй, сынки! Ох, и карандаши же у меня есть, в Италии брал — сам пишет, сам чинится, сам карандаш подается, — на год с поручательством! Нужно — залезайте в рундук!
За работу Остап принялся с утроенной энергией. Нож мелькал в его руках быстрее, чем всегда. Казалось, что и томат на сковороде торопился, фыркая во все стороны, и сильнее кипел борщ в лагуне.
Улыбаясь и дергая себя за нос, кок рассуждал вслух:
— Как же, пожалуйста… давно занимаются, ишь ты, по вечерам, когда плиту зальем. Ну, и пусть! Какой это дурак сказал, что яйца курицу не учат?
В камбуз забежал краснофлотец. Выпив кружку воды, он незаметно взял луковицу и осмотрелся.
— Остап! А где же хлопцы? Шел мимо — что такое — в камбузе тихо? Дай, думаю, зайду…
Кок смерил любопытного уничтожающим взглядом, выпятив нижнюю губу, заложил на руке один палец:
— На первое — на военных кораблях не ходят, а бегают!
— На второе, — продолжал кок, загнув второй, — что это у вас за привычка, — извиняюсь за вопрошение, — лук воровать? Возьми хоть полмешка. Пожалуйста!
Кок многозначительно сощурился и, изобразив руками какую-то хитроумную комбинацию, важно пробасил:
— На третье — помощники мои проходят курс наук политической политграмоты. Разумеете? А вечером все трое повторяем!
О ЧЕМ ГОВОРИЛ КОМИССАР С ПОВАРЯТАМИ
Комиссар «Коминтерна» редко смеялся. Рот его большой и жесткий, углами, опущенный книзу. Казалось, что кто-то нарисовал вместо губ на лице комиссара широкую букву П и забыл стереть.
Детство — шпандырь отца-сапожника, потом царская казарма, Февраль, Октябрь, гражданская война, фронты.
В то время получил комиссар Гуливан короткое извещение, что мать, отца и сестру зарезали басмачи.
Остался Гуливан один, как дуб на проселочной дороге. Все у комиссара в революции и в море. Красный орден за отвагу на дне чемодана. Вот он и весь комиссар «Коминтерна».
Гришка с Мишкой хотя и не боялись его, но часто чувствовали упорный взгляд на себе и, оборачиваясь, видели удаляющуюся сутулую спину. Не знали, что нужно было от них хмурому комиссару, и сторонились его.
Однажды вахтенный прибежал в камбуз и крикнул:
— Хлопчата! Айда к комиссару в каюту!
Гришка, снимая фартук, проговорил, напуская на себя храбрость:
— Ну, что ж? Пойдем и к комиссару. Верно, дядя Остап?
Кок покосился на Гришку:
— М-да. Раз начальство кличет, — надо идти. Только вот зачем комиссар вас зовет?
Мишка вскинул на кока глаза:
— Вы про что это, дядя Остап?
Кок ничего не ответил. Комиссара в каюте не оказалось, но то, что в ней увидели ребята, прогнало зародившуюся было боязнь.
Гришка почесал в затылке и процедил сквозь зубы:
— Эхма! А еще комиссар живет! Хуже, чем в кухмистерской. Не каюта, а что-нибудь особенное!
Каюта комиссара в самом деле была не в порядке: койка не оправлена, коробка с зубным порошком почему-то стояла рядом с гуталином, на столике валялись окурки. В углу каюты горой в беспорядке свалены книги, они же лежали под кроватью, на стульях и на кровати.
— Свисти, Мишка, всех наверх! Требуется полный аврал. И приведение общего порядка…
Скоро в каюте комиссара кипела работа. Гришка собирал книги, крыл сплеча комиссара обидными прозвищами. Мишка, ворочаясь под кроватью, высовывал оттуда голову:
— Гриш… а под койкой у комиссара целая библиотека.
Гришка опять сравнивал комиссара с чем-то совсем для него не подходящим и, ворча, лазил под кровать. Из-под кровати летели туфли, носки, галстук, книги, и высовывались две пары болтающихся ног, слышалась ворчня Гришки и Мишкин задорный смех. Раздосадованный вконец Гришка громко пожаловался: