– Ох и весело будет нам завтра! – сказал Томми. – Какое счастье, что мы приехали домой прямо в разгар рождественских каникул.
– Нам всегда будет весело, – сказала Анника. – И здесь, на Вилле Вверхтормашками, и на острове Куррекурредут, всюду и везде.
Пиппи в знак согласия кивнула головой. Все втроем забрались они на кухонный стол. Внезапно лицо Томми омрачилось.
– Не хочу никогда становиться взрослым, – решительно сказал он.
– И я тоже, – заявила Анника.
– Да, ничего в этом хорошего нет, – согласилась Пиппи. – Взрослым никогда не бывает весело. У них вечно уйма скучной работы, дурацкие платья и куминальные налоги.
– Это называется «коммунальные налоги», – поправила ее Анника.
– Все равно, такая же муть, – возразила Пиппи. – И еще они напичканы предрассудками и всякой ерундой. Они думают, что стрясется ужасное несчастье, если сунуть в рот нож во время еды, и все такое прочее.
– Они не умеют даже играть, – сказала Анника. – Фу, ужасно, если придется стать взрослым!
– Кто сказал, что нужно стать взрослым? – спросила Пиппи. – Если я не ошибаюсь, у меня есть где-то несколько пилюлек.
– Каких пилюлек? – спросил Томми.
– Несколько мировых пилюлек для того, кто не желает стать взрослым, – объяснила Пиппи и соскочила со стола.
Она искала повсюду – в шкафу, в ящиках и ларях, и через некоторое время появилась, держа в руках нечто, точь-в-точь похожее на три желтых горошины.
– Горошины! – удивился Томми.
– Ты так думаешь?! – спросила Пиппи. – И вовсе это не горошины, а пилюльки. Я давнымдавно получила их в Рио [12] от одного старого индейского вождя, когда случайно упомянула, что вовсе не хочу стать взрослой.
– И эти вот маленькие таблетки могут помочь? – усомнилась Анника.
– Ну да! – заверила ее Пиппи. – Но проглотить их надо в темноте и при этом сказать вот что:
Славная милая крумеляка,
Не хочу я стать взрослякой...
– Ты, верно, имеешь в виду «взрослой», – сказал Томми.
– Сказала «взросляка», значит, то самое я и имею в виду – «взросляку». В этом-то и весь секрет. Большинство людей говорит: «взрослый», «взрослая», а опаснее этого ничего не бывает. Потому что тогда начинаешь расти шибче, чем прежде. Жил-был однажды мальчик, который ел вот такие пилюльки. И он сказал «взрослый» вместо «взросляка». Тут он как начал расти, – до смерти испугаешься. На несколько метров в день! До чего ж печально! Но, во всяком случае, пока он пасся и кормился прямо с яблоневых деревьев, примерно как жираф, это было довольно удобно. Но вскоре это перестало получаться, он был слишком длинный. Когда к нему домой приходили какие-нибудь тетеньки и здоровались с ним и им надо было сказать ему: "О, какой ты стал большой и умный! ", то им приходилось кричать в мегафон, чтобы он услыхал их слова. У этого мальчика ничего нельзя было увидеть, кроме его длинных, тонких ног, исчезавших среди туч, словно флагштоки. А что было, когда он принялся лизать солнце! У него на языке появился волдырь. Тогда он так заорал, что внизу, на земле, увяли цветы. Но это было последним признаком его жизни. И никогда больше никто о нем не слышал. Хотя ноги, думается мне, по-прежнему бродят внизу там, в Рио, и мешают движению.
– Я боюсь есть какие-то пилюли, – испуганно сказала Анника. – А вдруг я ошибусь и скажу не то, что надо?
– Ты не ошибешься, – утешила ее Пиппи. – Если б я думала, что ты можешь ошибиться, я не давала бы тебе никаких пилюль. Потому что стало бы очень скучно, если бы пришлось играть только с твоими ногами. Томми, я и твои ноги! Да, веселенькая была бы компания!
– Фу, да не ошибешься ты, Анника! – сказал Томми.
Они погасили рождественские свечи. На кухне стало совершенно темно, только перед очагом, где за дверцами пылал огонь, лежал кружок света. Они молча уселись в кружок посреди комнаты. Пиппи дала Томми и Аннике по таблетке крумеляки. От любопытства у них по спине пробегал холодок. Подумать только: мгновение – и эти удивительные пилюльки будут лежать у них в животе, а потом они никогда, никогда не станут взрослыми. Это было замечательно!
– Давайте, – шепнула Пиппи.
Они проглотили по таблетке.
– Славная, милая крумеляка, не желаю стать взрослякой! – хором произнесли они все трое.
Дело было сделано. Пиппи зажгла висячую лампу.
– До чего здорово! – сказала она. – Теперь мы можем оставаться детьми. У нас никогда не будет мозолей и прочей ерунды. Хотя ведь пилюльки лежали в моем шкафу так долго, что нельзя быть железно уверенной в том, что они не утратили свою силу. Но будем надеяться на лучшее, верно?
Аннике вдруг пришла в голову одна мысль.
– Пиппи! – испуганно воскликнула она. – Ты ведь собиралась стать морской разбойницей, когда станешь взрослой.
– Тьфу, я все равно могу стать морской разбойницей, – сказала Пиппи,
– такой маленькойпремаленькой вредной морской разбойницей, которая сеет смерть и разрушение, во всяком случае вокруг себя.
Она немножко подумала.
– Послушайте, – сказала она, – послушайте. Вдруг когда-нибудь, через много лет, явится какаянибудь тетенька, будет проходить мимо и увидит, как мы играем здесь, в саду. И, может, она спросит тебя, Томми: «Сколько тебе лет, дружок?» А ты ответишь тогда: «53 года, если не ошибаюсь».
Томми радостно засмеялся.
– Тогда она, верно, подумает, что я просто коротыш, – сказал он.
– Да, ясное дело, – согласилась Пиппи. – Но тогда ты сможешь ответить, что, когда ты был меньше, ты был больше.
Тут как раз Томми и Анника вспомнили, что мама не велела им слишком долго оставаться у Пиппи.
– Нам, наверное, пора идти домой, – сказал Томми.
– Но мы снова придем завтра, – сказала Анника.
– Прекрасно! – сказала Пиппи. – Начнем строить снежный дом в восемь часов утра.
Она проводила их до калитки, и ее рыжие косички болтались во все стороны, когда она бежала обратно на Виллу Вверхтормашками.
– Подумать только, – сказал Томми чуть позднее, когда чистил зубы, – подумать только, если бы я не знал, что это пилюльки крумеляки, то мог бы поспорить, что это – обыкновенные горошины.
Анника стояла у окна детской в розовой пижамке и смотрела в сторону Виллы Вверхтормашками.
– Ура, я вижу Пиппи! – в восторге закричала она.
Томми также поспешил к окну. Да, конечно! Теперь, когда на деревьях больше не было листвы, можно было заглянуть даже на кухню к Пиппи. Пиппи сидела у стола, склонив голову на руки. С мечтательным выражением в глазах смотрела она на колеблющееся пламя стоявшей перед ней маленькой свечи.
– Она... она кажется такой одинокой, – сказала Анника, и голос ее чуть задрожал. – О, Томми, скорей бы уж было утро, чтоб нам сразу же к ней пойти.
Они молча стояли у окна, всматриваясь в зимний вечер. Над крышей Виллы Вверхтормашками светили звезды. Там, в доме, была Пиппи. Она будет там вечно. Странно было думать об этом. Пройдут годы, но Пиппи, и Томми, и Анника не станут взрослыми. Если только, понятно, пилюли крумеляки не потеряли свою силу! Настанут новые весны и лета, и новые осени и зимы, но их игры будут продолжаться. Утром они выстроят снежный дом и спустят трамплин с крыши Виллы Вверхтормашками. Когда настанет весна, они будут карабкаться на дуплистый дуб, где растет лимонад, они будут играть в искалыциков вещей и ездить верхом на лошади Пиппи, будут сидеть в дровяном ларе и рассказывать разные истории. А иногда они, быть может, будут также путешествовать на остров Куррекурредут, чтобы повидаться с Момо, Моаной и другими детьми. Но они вечно будут возвращаться на Виллу Вверхтормашками. Да, это была на редкость утешительная мысль – Пиппи вечно будет жить на Вилле Вверхтормашками.
– Вот сейчас она посмотрит в нашу сторону, и мы помашем ей рукой, – сказал Томми.
Но Пиппи смотрела прямо перед собой мечтательными глазами. А потом погасила свечу.