Пир победителя
«В этот знаменательный день… От лица благодарных потомков, ваших учеников… Непревзойдённые доблесть и мужество… Ваши имена золотыми буквами вписаны в историю... Беззаветная преданность Родине… Низкий вам поклон…»
Генерал слегка качнул головой вперёд и завершил поздравительную речь. Он встал, пока длились аплодисменты, немедленно раздалась команда «Товарищи офицеры!» Генерал добродушно махнул рукой и вышел в боковую дверь, свита скользнула за ним. Фуршетные столы стали быстро окружать толпы оживлённых людей, зазвучали весёлые голоса, громкие тосты…
Один из ветеранов как-то замешкался и оказался в стороне от всех. Он посмотрел вокруг, на спины толпящихся людей, постоял немного и прошёл в соседний пустой коридор.
Там было прохладно и торжественно, висели красивые плакаты, грамоты, фотографии, за стёклами стояли модели самолётов, танков, эсминцев…
– Подожду здесь, – сказал он себе, словно оправдываясь. – Зачем мешать?..
Через час он уже дважды осмотрел всю экспозицию. В зале продолжался праздничный банкет, шум оттуда нарастал, что-то звенело, несколько раз слышались крики «ура!» Ветеран постоял, раздумывая, зачем-то ещё раз помял жёсткими пальцами конвертик, полученный на входе. Там лежала глянцевая открытка с изображением салюта. Расправил, положил в карман. Вежливо кивнул дежурному прапорщику, заглянувшему в коридор.
Прошёл ещё час.
Незаметно для себя он вновь подошёл к небольшой фотографии, сделанной с вертолёта. Каменистая пустыня, несколько серых гор на горизонте… Укреплённый лагерь, десантная рота на построении…
В незаживающей памяти вспыхнуло всё, кроме названия местности, снятой военным корреспондентом. Даже про себя не выговорить было это проклятое слово.
Да, там были серые, безжизненные горы… Не синие, как у нас на Кавказе, а такие… И не страна это была. «Страна» – мирное слово, из географии, там живут и работают люди. А если каждый миг может раздаться последний твой звук… От подлетающей пули или мины… Не страна, а злое пространство, в котором было столько потерь, что оно перестало быть даже пространством, временем молодости, превратившись в провал, в яму памяти…
Там была жуткая перевёрнутая реальность. Не можешь заснуть, потому что слишком тихо. Жалеешь, что остался в сознании, потому что слишком больно. Убиваешь, чтобы остаться человеком. Гонишь мысли о доме, потому что они делают слабым… Чувствуешь врага прежде, чем видишь…
Но сколько мы совершили ошибок, пока опыт не пришёл… Как в том ущелье, когда в засаду попали… Камни плавились, всё как в аду… А пулемёт отказал… Нельзя, нельзя вспоминать, бессонница вернётся…
Мы же были освободителями… Хотели дать им будущее. Ведь сам видел, как местные дети бегали за армейским грузовиком-мусорщиком, подбирая выпадающие отбросы. И не ели, а пожирали их тут же, отнимая друг у друга… Нищета страшная… Женщина стоила полмешка муки… Мы защищали их от убийц, бандитов в лохмотьях, но с автоматами… Чтобы народ построил свою жизнь, начал возделывать землю… Но всё равно мы были чужими. Ненависть такая повсюду… При передислокации приходилось даже собак с собой забирать, которые по гарнизону бегали. Местные их бы забили. Только потому, что от неверных пищу принимали…
За окнами стемнело. В стёклах отражался седой, аккуратно причёсанный старик, старающийся выпрямить спину, меньше опираться на трость. Даже в отражении было видно, что китель – изношенный, прозрачный от ветхости. Только блестят два ордена и шесть медалей.
Тех ещё времён китель… Хорошо, что нашли с женой зелёную футболку сына. Поддел её, чтобы не так просвечивало. А протез всё равно видно сквозь левый рукав.
Сколько ещё они будут там? Нужно потерпеть. Дома ведь меня ждёт супруга, сидит сейчас, наверное, у треснувшего окна, смотрит на улицу… Далеко видит по-прежнему, хоть и на год старше меня. Красавица. Волосы такие пышные, раньше – смоляные, как чёрное пламя, а сейчас седые совсем, но всё равно… Брови вразлёт, а глаза… Статная, гордая… Но хохотушка и ласковая. Настоящая казачка, счастье моё. И была, и всегда будет.
Три года за ней ухаживал, не дышал. А ведь тоже был ничего, всё-таки боевой лейтенант из спецгруппы «Гром»… Сильный был, отчаянный…
Часы показывали уже десять вечера. Он вспомнил, как перед входом в зал пожимал руки всем этим незнакомым людям… Смотрящим не в глаза, а куда-то в сторону… В новенькой парадной форме, дорогих гражданских костюмах. С гладкими, полными лицами.