– Дура… – Петя зло посмотрел на девушку.
Нагретая полуденным солнцем, Москва была полна дураков.
Петя дернул себя за кончик пионерского галстука, посмотрел на портфель. Замок по-прежнему улыбался сквозь слюну.
– Скройся, гад! – Петя плюнул так сильно, что слюна попала на галстук.
– Бесполезно. Слюны не хватит, – раздался спокойный голос рядом.
Петя повернул голову.
На другом конце скамейки сидел мужчина в светло-сером костюме с такого же цвета шляпой на голове.
– Его только плавильная печь исправит. – Мужчина подмигнул Петиному портфелю, снял шляпу и стал быстро обмахиваться ею. – Сентябрь, а духота как в июле. Хоть бы картошкин дождичек ливанул…
Он был неопределенного возраста, лысыватый, с узким сухощавым лицом.
«Кондуктор какой-то», – подумал Петя.
– Ну что, Петь, допекла тебя бабишка – потная пипишка? – спросил незнакомец. – Ладно бы за дело грызла, старая. А то ведь со страху бесится – как бы завтра за ней не пришли. А была-то раньше неробкого десятка – зам. начальника политотдела армии. Не баран чихал. В девятнадцатом под Херсоном, когда белые прорвались и Буракявичюса ранило, она шестерых из маузера застрелила. Потом, когда Городовиков с бригадой подошел, она Парфенова перед строем лично расстреляла. А теперь без валерьянки не засыпает. Кому она нужна?
Петя недоверчиво смотрел на незнакомца. Больше всего его удивляло, что тот знает тайное прозвище бабушки «бабишка – потная пипишка», которое Петя придумал не так давно, бормотал только про себя и не говорил даже сестренке Тинге.
– Вы из НКВД? – спросил Петя.
– Не совсем. – Незнакомец достал пачку «Казбека», быстро закурил.
Его руки, глаза, губы – все было быстрое, по-движное; но в быстроте этой не было никакого беспокойства, наоборот, был какой-то тяжкий покой, нарастающий с каждым движением.
– А откуда вы знаете про… – начал было Петя, но незнакомец перебил его, со свистом выпустив дым из узких губ.
– Я все знаю, Петя. Знаю, что ты живешь вон в том Доме Правительства, в квартире сто пятьдесят. Что ты хочешь стать эпроновцем, моряком-подводником. Что ты смертельно поругался с Ундиком, а Володяю сломал затылком палец. Знаю, что ты любишь теребить соски, чтобы уснуть быстрее. Знаю, что тебе уже двенадцатый раз снится папа с деревянными руками. Знаю, что ты зашил в подушку Тайную Пионерскую Клятву, сокращенно ТПК. И в этой ТПК семь пунктов. Первый – никогда не плакать. Второй – встретиться лично с товарищем Сталиным. Третий – собирать материалы на врагов папы. Четвертый…
– Вы… гипнотизер? – прошептал покрасневший Петя.
– Не совсем. – Незнакомец смотрел на клумбу серо-голубыми, ни на секунду не останавливающимися глазами.
– Вы знаете, где мои родители?
– Знаю.
– Они в Бутырках?
– Нет.
– В Лефортове?
– Твоя мама в Лефортово.
– А папа? Его же раньше арестовали, тридцатого июня.
– Папа не в Лефортово.
– А где?
– В Бутово.
– Это что, тюрьма?
– Это место под Москвой.
Петя облизал пересохшие губы. Девушка доела мороженое и кинула остатки вафли голубям. Парень стал гадать ей по руке.
– А почему тогда у бабушки в Лефортове деньги не приняли? – спросил Петя.
– Неразбериха. Тюрьма переполнена. Твоя мама в камере номер семьдесят четыре. На втором этаже.
– Правда?
– Я всегда говорю правду.
Петя растирал пальцами слюну на замке портфеля.
– Скажите… а я… а за что их арестовали? Они враги?
– Нет. Они не враги.
– А за что тогда?
Незнакомец кинул папиросу в громоздкую черную урну.
– Вот что, Петя. Петр Лурье. Я могу тебе помочь. Могу сделать так, что твою маму выпустят.
– А папу? – выдохнул Петя.
– С папой сложно. Но маму – могу. Но с одним условием. Если ты мне сегодня поможешь в одном важном деле.
– Вы шпион?
– Нет. Я не шпион, – хрустнул тонкими сильными пальцами незнакомец. – Скажи мне, только быстро – да или нет? И не тяни время. Его и так в обрез.
– А вы… вас как зовут?
– Аварон.
– Вы… армянин?
– Не совсем. Ну, так – да или нет? Быстро, Петя.
Незнакомец встал. Он был среднего роста, худощавый и неуловимо-сутулый.
– Да, – сказал Петя и тоже встал.
– Тогда поехали. – Незнакомец поднял стоящий у скамейки пухлый портфель и пошел к трамвайной остановке.
Петя со своим портфелем поспешил за ним.
Они молча доехали до Казанского вокзала.
Отстояв небольшую очередь, Аварон сунул мятую пятерку в окошко кассы:
– Удельная, два билета.
– А это далеко? – спросил Петя.
– Не задавай вопросов. – Получив билеты, Аварон зашагал к седьмому пути.
Они вошли в последний вагон электрички, сели на свободную скамью.
Ехали молча в переполненном вагоне. Люди стояли в проходах.
– Пионер, уступи место, – посмотрела на Петю полная дама в панаме.
– У него арестовали отца и мать, – громко сказал Аварон, не глядя на даму.
Дама замолчала.
В Удельной вышли. Аварон глянул на часы.
– Еще полчаса. Пошли.
Миновали поселок с рынком и одноэтажными домами, прошли сквозь сосновый перелесок и оказались возле небольшой церквушки. Рядом с ней возвышался небольшой пригорок, поодаль терялось в зелени заросшее кладбище. Возле церкви толпился народ, в основном пожилые женщины.
Аварон взошел на пригорок и сел на траву:
– Садись.
Петя опустился рядом.
– Сейчас начнут, – прищурился Аварон на церковь. – Значит, слушай меня внимательно, Петр Лурье. Когда начнется акафист, ты войдешь в церковь. И встанешь напротив иконы Параскевы Пятницы. И будешь стоять и смотреть. Запомни, мне нужно только то, что упадет на пол. Понял?
Петя ничего не понял, но кивнул.
Вскоре пару раз робко протренькал церковный колокол, двери храма отворились, и толпа полезла внутрь.
Аварон раскрыл свой портфель и вынул толстый моток бечевки на стальном пруте. Он сделал из бечевки петлю, надел Пете на шею. Бечевка была смазана чем-то жирным.
– Это солидол? – спросил Петя, чувствуя возбуждение, нарастающее с каждой минутой.
– Нет. Это натуральный жир, – пробормотал Аварон. – Иди. И ничего не бойся.
Петя встал. Бечевка натянулась.
Петя осторожно пошел к церкви.
Аварон, сидя на холме, держал прут с мотком бечевки в руках, неотрывно следя за Петей. Бечевка медленно разматывалась.
Спустившись с холма, Петя подошел к двери церкви. У входа толпились не попавшие внутрь. Он приблизился к их спинам.
«Как же я пройду?» – успел подумать он и прикоснулся своим телом к толпе.
Едва это произошло, по телам толпящихся старух, женщин и стариков пробежало что-то вроде вялой судороги, и Пете показалось, что все они всхлипнули спинами.
Толпа зашевелилась, расступилась, впуская в себя неуютно-невидимый клин.
Петя понял, что клин – это он сам. Ноги его вспотели и прогнулись, как резиновые, он словно заскользил на коньках по горячему и очень приятному льду; сердце его билось тяжело, но очень-очень редко, и между каждым ударом роем накатывали мелкие, щекочущие слова и мысли, разлетающиеся приятными радугами и ниспадающие очередным ударом сердца.
Сделав несколько резиновых скольжений, Петя оказался в центре храма; петля на шее сильно натянулась, бечевка запела басовой струной. Петя понял, что моток размотан, и там, на пригорке Аварон держит обеими руками голый стальной прут с привязанной бечевкой.
Дышать стало тяжело, но страха не было, наоборот, – непередаваемый восторг силы охватил Петю, он улыбнулся и осмотрелся по сторонам. Вокруг, стоя на коленях, молились верующие. Батюшка быстро читал что-то по книге, стоя неподалеку от небольшой темной иконы. Именно этой иконе молились все собравшиеся.