Десятью годами позже в «Моравской ремесленной газете», в статье, посвященной проблемам обучения ремеслу, мы находим фразу: воспитание подмастерьев находится целиком и полностью в руках хозяина. Тот факт, что это воспитание включало в себя тычки, пинки и затрещины, если не от хозяина и его жены, то от старших подмастерьев, сомнению не подлежит. Ученик был самым младшим, он занимал самую низкую ступень иерархической лестницы в доме хозяина, а кроме того, в этих ужасных условиях ему нужно было совершить чудо — фактически полностью овладеть ремеслом хозяина и доказать свою пригодность, работая подмастерьем.
Йозеф выдержал это тяжелое время, он познал все тонкости красильного дела и отправился странствовать, находил работу то здесь, то там, у разных мастеров и, приглядываясь к их работе, узнавал ту или иную тайну приготовления красящей смеси, совершенствуя свое искусство, и наконец ему удалось сделать нечто достойное мастера — возможно, это было полотно с особенно сложным узором. Он стал искать местечко, в котором еще никогда не было красильной мастерской. Описание его скитаний хранилось до конца Второй мировой у его внука, а в первые послевоенные дни потерялось вместе с другими документами, письмами и бумагами.
Деревню, в которой осел Йозеф, я не могу найти даже в Немецко-чехословацком указателе населенных пунктов (около 2 500 населенных пунктов с прежними немецкими и нынешними чехословацкими наименованиями, принятыми на железных дорогах и в почтовых ведомствах, издано в Вене в 1946 г.).
Отец, внук Йозефа, правнук Иоганна Венцеля Второго, говорит, что деревня располагалась примерно в 20 км южнее деревни Мэриш-Шенберг, которая сейчас называется Шумперк. К северу от местечка находится Леше, к востоку — Янославице, к югу — Лукавец, к западу — Унтерхайнцендорф. Таким образом, расположение деревни Шмоле мы установили точно.
Мой отец, сын Адальберта, внук Йозефа, правнук Иоганна Венцеля Второго, дал мне тридцать фотографий той деревни, где Йозеф занимался своим красильным ремеслом. Он знал деревню, в которой родился его дед, проходя по деревенской улице, слышал стук ткацких станков в домах.
Расскажи мне, пожалуйста, что ты еще помнишь, прошу я, и он берет карандаш и лист бумаги и рисует полукруглую дугу от левого края листа к правому.
Вот так течет Марх, говорит он, здесь, вверху, находится Хоэнштадт, внизу — Лукавец, или Лукавице, здесь протекает Зазава, из Зазавы вытекает Мюльграбен, Мюльграбен описывает дугу и около Лукавца впадает в Марх. Вот это мельница, говорит сын Адальберта, рисует прямоугольник и рядом пишет мельница. Вот это деревянный мост, на деревянном мосту я часто стоял и наблюдал, как вода закручивается в водовороты.
За мельницей был сад, обнесенный каменной стеной, а рядом тянулись луга, на которых женщины и девушки раскладывали белье, чтобы его отбелить, и сбрызгивали его водой из Мюльграбена. Над садом порхали пестрые мотыльки.
От Мюльбаха, говорит отец, ответвляется маленький ручеек, огибает всю деревню и снова сливается с Мюльбахом ниже по течению.
Отец точно сохранил в памяти картину деревни, в которой жили его дед и бабка. Он обозначает контур этого маленького ручейка, проводит дугу от Мюльбаха, вокруг мельницы и снова в Мюльбах. Здесь была небольшая осиновая рощица, говорит он, жители деревни называли ее Шкарпи. Он карандашом отмечает то место, где была эта рощица.
Пространство между Мархом и полукруглой линией, которая обозначает Мюльбах, он слегка заштриховывает карандашом и говорит: это Мархские луга. Голос у него начинает дрожать. Мархские луга простирались к востоку до берега Марха, а за рекой возвышались лесистые вершины гор. Узкая протоптанная тропинка вела между благоухающих трав и цветов к реке. Там я часто рыбачил и жарил на костре пойманную рыбу.