Я подношу лупу к правому глазу, зажмуриваю левый, оказываюсь перед домом моего прадеда, он достаточно просторен, чтобы вместить все красильные чаны, печатные станины, сушильные столы, деревянные кувшины — одним словом, все, что он использовал в своей мастерской, полки, где в строгом порядке были распределены пронумерованные деревянные матрицы и толстые каталоги с образцами узоров, которые предлагали клиентам на выбор, склад для рулонов сырья и уже покрашенного полотна, там же стояли медные мельницы для размалывания индиго. В доме имелось достаточно места для жилых комнат, для мастерских, для спален, во дворе, который не видно с улицы, стоял тележный сарай и деревянный каток для покрашенных полотен, приводимый в движение лошадью, ходившей по кругу, рядом с сараем была конюшня.
Крутой раствор — о деньгах разговор, слабая краска — пустая чашка.
Можно предположить, что Йозеф во время своего учения овладел искусством красильщика лишь в небольшом объеме, а уж во время своих странствий дополнил и усовершенствовал его у разных мастеров. Сквозь лупу я рассматриваю его лицо, лицо настойчивого, честолюбивого человека. Его меланхолический взгляд — взгляд художника.
Я уверена, при покупке деревянных матриц для набивки Йозеф обнаруживал вкус и чутье, выбирая самые модные узоры. Он покупал индиго нужного качества и умел так размолоть его, что, когда он бросал щепотку уже размолотого индиго в цилиндрический сосуд с водой, краска растворялась полностью и ни одного зернышка или крупиночки не оставалось в осадке — он знал, как приготовить красящую смесь нужной концентрации. Скорее всего, у него был основополагающий труд о набивном и красильном ремесле в полном его объеме Вильгельма Генриха фон Куррера, изданный в Вене в 1849 году, и он его основательно изучил (может быть, это настольное пособие красильщиков и колористов по набивному и красильному искусству было в числе тех томов и фолиантов, которые внук Йозефа видел на чердаке у тети Цецилии.)
Я представляю, что Йозеф умел красить и набивать не только синей краской, а знал и корень марены, знал, как его собирают, размельчают, сушат, растирают в мелкий порошок, просеивают, что он владел секретом красной краски (корни марены он, наверное, вывозил из Силезии, причем не дешевые осенние, а особенно качественные и дорогие летние), умел делать желтую краску из корня марены с киноварью, сумахом или ягодами крушины. Смешивая сумах с кубовой краской, он получал зеленый цвет, смесь марены, глинозема и железных квасцов давала коричневый цвет, сумах с кубовой краской, но немного в другой пропорции, превращался в черную краску; возможно, Йозефу удавалось получить очень нежный розовый цвет, осторожно прибавляя к красящей смеси ализарин.
Я думаю, что, хотя он умел покрасить шерсть, шелк, нитки, пряжу и перья, специализировался он как набивщик узоров на полотно, а позже — и на хлопок, потому что набивка пользовалась наибольшим спросом. Йозеф, человек с меланхоличным взглядом и оттопыренными ушами, которые он передал по наследству всем своим детям, был известен далеко за пределами той деревни, в которой он жил, по всем окрестным деревням и городкам, прежде всего благодаря этим синим, окрашенным индиго, полотняным и хлопчатобумажным тканям.
* * *
Отец поместил на своем плане квадратик, обозначающий дом деда Йозефа на берегу маленького ручейка, ручеек на фотографии не виден, он, наверное, находится за домом, там, где двор. Вода в маленьком ручейке, вероятно, редко бывала прозрачной, чаще всего она была голубоватая или синяя, иногда желтая, зеленая или оранжевая и даже кроваво-красная. По цвету маленького ручейка было видно, какой краской Йозеф только что пользовался в своей мастерской, светло-голубой витриолью нежных тонов, просто голубой или ядовито-синим перламутром, все это — с добавлением индиго; было видно, наносил ли он с помощью деревянных форм и смесей, состоящих из жженой резины, трубочной глины и крахмала, замысловатые узоры, которые после окраски и промывания выделялись белым на голубом фоне, а потом в чанах с оранжевым хромом, лимонно-желтой краской или мареновым крапом становились желтыми, оранжевыми или красными, смешивал ли он разные оттенки голубого и желтого, получая, таким образом зеленый, красил ли он в розовый или только в простенькие светло-голубые тона; добиваясь многоцветной гаммы своих набивных изделий. Так как вода маленького ручейка, судя по плану, нарисованному отцом, подводится обратно к Мюльбаху, его волны в нижнем течении тоже, наверное, светились более или менее нежными цветами. Могли ли там жить форели, раки, другие водные обитатели, тянулись ли пестрые облачка краски туда, где Мюльбах впадает в Марх и русло сильно расширяется, радовала ли живая игра цветов глаз путешественника, крестьянина, рыбака еще многие километры от дельты Мюльбаха, — этого не знает никто из ныне живущих.