Я пытаюсь думать вспять, перенестись во время молодости моего прадеда Йозефа, седьмого ребенка Иоганна Венцеля Второго, я вижу это далекое светло-голубое, ярко-синее, густеющее до чернильной синевы время. Я погружаюсь в книгу Генриха фон Куррера «Настольное пособие красильщиков и колористов по набивному и красильному искусству», читаю рецепты красящих смесей, которыми, возможно, пользовался и Йозеф; переступаю порог его дома, вижу, как он что-то помешивает, растирает, растворяет, смешивает; я вижу теплые чаны с содой, поташем, чаны с мочевиной для производства саксонской зелени, вижу, как он делает запас смеси для белой набивки, смешивает, растворяет над огнем в больших сосудах с речной водой медную витриоль, медную патину, жженую резину, крахмал и трубочную глину, а после пропускает все через полотняное сито, я пытаюсь представить себе, как он возился с кислотами, оловянной солью и свинцом, жженой резиной, квасцами с гашеной известью, жженым крахмалом, железной витриолью, известковым раствором, с медным купоросом, с тестообразным сернокислым свинцом, глиноземом, цинковой витриолью; вижу, как он колотит рулоны с помощью особой колотильной машины, прокатывает полотно на деревянном станке, протягивает бесконечную ленту полотна через печатную станину и сушилку, закрепляет его равномерными складками на железных кольцах, а потом опускает в чан. Покраска шла поэтапно: семь раз полотно погружалось в чан с нижней стороны, семь раз — с верхней. В промежутках между этапами покраски полотно каждый раз десять минут проветривали, хлопали по нему палками, чтобы складки не склеивались друг с другом, двойная покраска проходит уже в четырнадцать этапов, потом полотно сушат; прежде чем раскрасить пока еще белый узор разными цветами, Йозеф промывает полотно в слабом растворе серной кислоты.
Взвешивать, заполнять, растворять, отмерять, помешивать в котлах, греть над огнем, охлаждать, замешивать, просеивать, разводить в воде коровий навоз, вдыхать пары кислот. То, чем занимался Йозеф, было нелегким делом, даже если он нанимал подмастерье или работника и ему не приходилось, скажем, подолгу мять ногами трубочную глину, пока она не станет мягкой, как масло.
Рассматривая фотографию, сделанную в Ландскроне или в Мариш-Шенберге (Шумперке), я могу представить себе длину его рук, величину кистей, тех кистей, которые видел внук, когда дед душил голубей, но вдобавок еще и величину и тяжесть рук его жены.
Ведь действительно, кто снимал покрашенное полотно с сушилки, кто складывал его в корзины, кто тащил его на своих плечах к Мюльбаху, кто промывал, стирал, вымачивал в Мюльбахе полотно, кто вынимал его из воды, кто раскладывал еще не покрашенное полотно на небольших прибрежных полянках для отбеливания, кто зачерпывал воду из Мюльбаха, кто сбрызгивал водой полотно, окрашенное корнем марены, кто доводил его до ума, разложив на траве? И даже если у жены Йозефа была служанка или несколько служанок, она и сама наверняка работала наравне с другими.
Я думаю о Йозефе-красильщике, вижу синеву во всех оттенках: королевскую синеву, бирюзу, саксонскую синьку от темно-синего до ядовито-синего; вижу белые и светло-голубые фигурки на синем фоне, двусторонние набивные шейные платки и накидки с белыми кисточками, но вижу я и другие цвета: темно-синий с золотисто-желтым, оранжевый или огненно-красный, любимый всеми цвет гусиного помета, цвет зеленого яблока, салатный, оливковый; я наблюдаю, как Йозеф выполняет одну из самых сложных операций — окрашивание белого узора на синем фоне в оранжевый цвет.
Я вижу его вечерами, при свете керосиновой лампы или свечки, как он читает «Австро-венгерскую красильную газету», которую в Вене издает Ганс Виндт.
Я не знаю, использовал ли Йозеф в своей мастерской только те деревянные матрицы, которые сложены на чердаке у Цецилии, не знаю, испробовал ли он открытие второй половины того столетия — синтетические красители. На фотографии видны мягкие черты его лица и меланхоличный взгляд. Я читаю скепсис на его лице. Появление искусственного индиго и связанные с ним изменения в технике крашения он оставил без внимания, а его потомки не интересовались этим.