Значит, мама не была раньше немкой? — спросила я.
Раньше, сказал отец, когда тебя еще не было на свете, мы все были австрийцами.
Этого я не понимала.
Я была маленькой даже для своих шести или семи лет, и стол с овальной столешницей казался мне высоким. Я видела прямо перед собой распределенные в форме пирамиды клеточки с именами ближайших родственников.
Смотри, сказал отец и указал карандашом на нижнюю клеточку, это твое имя, это ты сама. Я представила себя внутри этой клеточки, я видела себя запертой в этой клеточке, обе сближающиеся по направлению к моей клеточке линии набегали на меня, они соединялись с клеточками родителей; я представила родителей, запертых в этих клеточках, которые в свою очередь были соединены косыми линиями со следующими клеточками; все четверо моих бабушек и дедушек еще жили тогда, их я тоже представила в предназначенных для них клеточках; я увидела еще много линий, бежавших к другим клеточкам, в них находились уже умершие, одним словом покойники; я испугалась пирамиды, нарисованной на листе, у меня появилось чувство, что мне придется нести ее на своих плечах, нести всех живых и мертвых, живших до меня, — я ощущала их невероятную тяжесть у себя на плечах; я попыталась раскрыть свои невидимые крылья, но это мне не удалось, — я не была теперь маленьким эльфом, я была вполне обычной девочкой, рожденной людьми, которые появились на свет тоже благодаря людям, которых в свою очередь родили такие же люди и так далее. Я чувствовала груз прошлого на своих плечах, прошлого, состоявшего из людей; эти люди жили в неизвестных мне краях — может быть, в этих жутких карстовых пещерах, может быть, в глубоких пропастях; я боялась, у меня оставался только один выход: натянуть шапку-невидимку, незаметно отступить назад и выбежать из комнаты, но и это не спасло меня, я не сделалась невидимой, моя мама все равно видела меня, и я слышала, как она сказала отцу: оставь ребенка в покое, не отягощай ее тем, чего уже нет. Потом я услышала, как она сказала: придет время, и ей это станет интересным.
Глава 1
Мы не знаем, откуда и когда пришли они в эту землю, что взяли с собой из утвари, инструментов и одежды — может быть, семена или домашних животных. Наверное, они уложили все, что у них было, в фургоны, в простые деревенские фургоны с деревянными колесами, подбитыми железными ободами; возможно, эти фургоны тянули лошади, а фургоны были покрыты холстиной, натянутой на металлические дуги, которые образовывали крышу — примитивную защиту от дождя да от ночных заморозков; может быть, под этой крышей на охапке соломы лежали их дети, чуть впереди, на вбитой поперек доске, сидели женщины, они держали в руках поводья, а рядом с повозками шли мужчины, чтобы немного разгрузить упряжных лошадей.
Когда их заманили сюда, когда уговорили покинуть край, где они жили, а все имущество, все, что было движимым и что можно было взять с собой, — загрузить, крепко привязать к телеге; когда их убедили отправиться в далекую, чужую страну Богемию, которой они не знали и на языке которой не говорили, — что же им пообещали взамен? Богатый крестьянский край, плодородную землю, хороший спрос на товары ремесленников, беззаботное будущее для их детей? Может быть, к ним подослали гонцов, которые умели убеждать, уговаривать колеблющихся и вселять мужество в нерешительных, — ловцы человеков, что ходили из дома в дом и произносили речи на рыночных площадях. И кто отправился в путь? Были ли это одиночки из разных городов и деревень, которые затем соединялись в колонны беженцев, а может, они уходили целыми семьями, с родственниками и друзьями, снимались с места целыми деревнями, большими толпами? Этого мы не знаем.
* * *
Может быть, они были родом из Саксонии, там и сегодня живут семьи, носящие их фамилии. Наверное, они долго брели по ухабистым дорогам и размытым дождями проселкам, в которых увязали колеса, лошади ломали ноги, повозки переворачивались и только благодаря невероятным усилиям вновь вставали на колеса. Шли через леса, где их подкарауливал жадный до наживы сброд, где вершили свои черные дела разбойники, нападая на проезжающих и отбирая у них последние пожитки. Скорее всего, они пришли в числе последних, когда плодородный крестьянский край был уже расхватан, когда в открытых, прямо-таки созданных для торговли долинах заняли место другие, более отважные-преотважные и решительные. На их долю остался лишь маленький клочок земли высоко в горах, скалистые холмы, луга и девственные леса, обрамленные неприступными утесами, — скудная почва, на которой поначалу росла лишь чахлая кукуруза да горный овес, а потом и картошка, но тоже не Бог весть как. В лесах зрела земляника и брусника, вишни поспевали только к августу, но все равно были мелкими, горький сок рябины вязнул на зубах, от терпких рябиновых ягод першило в горле. А те, кто родился позже, говорили: только лен цветет роскошно на скалистых склонах, на ветру колышась синими волнами. Были ли они разочарованы, может быть, хотели вернуться? Они пришли сюда сами, сами на это решились, по собственной воле. Они могли отправиться назад и вернуться туда, откуда пришли. Но разве возвращается туда, где все, чем ты владел и что нельзя было взять с собой, уже продано, раздарено и передано другим, разве возвращаются туда, где ты распрощался со всеми навеки, к тем, кто отговаривал тебя, даже предсказывал, что ты разочаруешься, к тем, кто будет издевательски ухмыляться и смеяться над тобой? Разве решаются дважды на тяжкий, полный опасностей путь, который ты уже одолел?